Путешествие по стране Руставели - [3]

— Да, в V в. город был основан царем Вахтангом и за это время сорок раз разрушался и, — он многозначительно поднимает брови, — сорок раз возрождался! Какая жизнеутверждающая сила, не правда ли?! От Трои, Вавилона, Милета и Карфагена остались всего лишь развалины!

Мы едем по берегу Куры, которую грузины называют Мтквари, и Нодар обращает мое внимание на старую церковь, которая возвышается на отвесной скале на другом берегу реки. Это храм Метехи. Позади него некогда находился дворец царицы Тамары, при которой страна пережила свой расцвет, а грузинский национальный поэт Шота Руставели создал дошедшую до наших дней эпическую поэму "Витязь в тигровой шкуре".

Вдруг Нодар прерывает свой рассказ.

— Ах, я еще не представил вам нашего водителя, он является тоже своего рода достопримечательностью Тбилиси. Николай Георгадзе.

Водитель поворачивает голову назад. Простое, загорелое лицо с густыми белыми бровями и белыми усами.

— Меня называют Амиго Николо, — говорит он усмехаясь и смотрит на меня молодыми сияющими глазами.

— Откуда у вас итальянское имя?

— О, да это долгая история, — отвечает он скромно и умолкает.

Я узнаю эту историю от Нодара: во время войны Георгадзе тяжело раненным попал в плен, оказался в одном из лагерей в Германии, после выздоровления бежал, попал в Италию и в предместьях Турина присоединился к итальянскому партизанскому отряду. Там во время одного дерзкого налета он взял в плен немецкого генерала вместе с его элегантным итальянским автомобилем "Лансиа". В этом автомобиле он возил затем своего командира, будущего сенатора Джовани Бурландо, отступал с боями вместе с отрядом за Альпы, к французским маки, а после… А после всего этого снова сел за руль и на такси возит пассажиров по двум тысячам — длиной более восьмисот километров — улиц Тбилиси, по сохраненным на территории столицы рощам с пятьюдесятью двумя тысячами деревьев, хотя здесь и было уложено свыше полумиллиарда квадратных метров асфальтового покрытия. Таков Амиго Николо, один из тысяч водителей такси Грузии, которые ежегодно накатывают почти полмиллиарда километров, советский гражданин Николай Георгадзе, которому Луиджи Лонго после войны прикрепил на грудь памятную медаль города Турина и Звезду Гарибальди.

Когда мы, проехав огромный район новостроек, расположенный у подножия горы, немного в стороне от оживленных улиц, выходим из машины, я крепко жму этому внушающему уважение мужчине большую добрую руку, хочу ему что-нибудь сказать и ищу подходящие слова, которые не были бы ни затасканными, ни высокопарными. Он замечает это, тактично не подает виду и желает мне счастливых дней в Грузии. "Прежде всего друзей, много новых и по крайней мере одного хорошего друга! Зачем так прощаться? Люди всегда встречаются снова! Нах-вамдис — до свидания!"

Прежде чем я пришел в себя, Нодар представляет мне нескольких вежливых мужчин, которые явно уже нас ожидали, и, оставив меня стоять с незнакомыми, уносится с Амиго Николо в такси.

— Нахвамдис!

Вежливые мужчины, как я узнаю, являются сотрудниками одного из литературных журналов. Мне бросается в глаза один мужчина, лет сорока пяти, стоящий в середине. С первого же взгляда меня привлекает его ясное, вызывающее доверие лицо, энергичные черты которого позволяют предположить, что он занимает какой-то руководящий пост. Во время знакомства он представляется: Зураб Ахвледиани. Он заботливо осведомляется, хорошо ли я доехал, получил ли приличную комнату в гостинице и ел ли я уже что-нибудь. Когда я благодарю за заботу и уверяю, что всем очень доволен и уже пообедал, он, снисходительно улыбаясь, говорит, что это был, вероятно, "обычный" обед, а сейчас, заверяет он, предстоит "настоящий", и приглашает меня на него. Но сначала…

С некоторой торжественностью Зураб Ахвледиани приглашает меня проследовать за ним через широкие и высокие ворота парка так, будто я давно уже был готов к этому моменту. Однако Нодар говорил мне перед этим о посещении музея грузинского искусства и ни слова не сказал о кладбище, ибо я вижу, что это — своего рода пантеон, мемориальное кладбище города. Над стройными кипарисами возвышается белая многоугольная башня с высокими узкими окнами, которая венчает красивое круглое строение — церковь Давида.

Я готов к тому, что меня подведут к одной или нескольким мемориальным могилам, где захоронены знаменитые грузины, и мне становится неловко оттого, что я пришел сюда с пустыми руками, без цветов. Притом будучи немцем, участником войны. Может, это такой же мемориал, как на Унтер-ден-Линден у нас в Берлине? Может, надгробный памятник неизвестному солдату, воздвигнутый в честь павших граждан Грузии, воевавших в составе армии генерала Леселидзе, которая в 1942 году изгнала фашистов с Кавказа, и тех шестисот тысяч жителей республики, которые, как и Амиго Николо, защищали Советскую страну на всех фронтах войны?

…Когда по отлогому склону горы мы поднимаемся в другой пантеон и проходим сквозь длинные ряды ухоженных могил, я мысленно учитываю, как мне кажется, любую неожиданность. И не учитываю лишь одну-единственную, о которой смутно начинаю догадываться лишь тогда, когда мы останавливаемся возле могилы, на надгробном мраморном камне которой под надписью на грузинском языке, наполовину скрытой ветками, что-то написано латинскими буквами.