Путешествие по стране Руставели - [4]

— Если позволите, Гюнтер, — Зураб Ахвледиани указывает на памятный обелиск, — именно к этой могиле мы хотели вас привести. Здесь вы сами можете убедиться в том, как на грузинской земле дорожат памятью о вашем знаменитом соотечественнике, — говорит он своим глухим голосом.

Соотечественник? Кто же это? Может, Рихард Меке-лайн? Бегло вспоминаю симпатичного профессора, который после войны, будучи сам ориенталистом, на первых курсах Гумбольдтского университета в Берлине вел семинары по русскому языку; он часто рассказывал нам о Грузии. Как только речь заходила о стране его мечтаний, он тут же страстно увлекался и забывал обо всем на свете, даже если он находился на проезжей части оживленной Фридрихштрассе. Профессор Рихард Мекелайн сделал многое для развития культурных связей между Германией и Грузией. В двадцатых годах он составил грузинско-немецкий словарь и создал немецкую грамматику для грузин, основал в Берлине "Общество Руставели", издавал журнал "Восток", который бесплатно сам же и редактировал, и поддерживал творческие контакты со многими грузинскими учеными и писателями. Однако в стране Руставели ему, как мне кажется, вплоть до своей преждевременной смерти в 1948 году так и не удалось побывать. Значит, на этом месте погребен кто-то другой? Но кто?

Я подхожу к памятнику, осторожно отодвигаю в сторону ветки, наполовину закрывающие надпись, и читаю: "Здесь покоится прах Артура Лейста. Родился 8.VII. 1852 в Бреслау. Умер 22.III.1927 в Тифлисе".

Значит, Артур Лейст! Его имя, как автора многих книг о Грузии и грузинском народе, повстречалось мне совсем недавно; из-под его пера вышел и сокращенный перевод "Витязя в тигровой шкуре", изданный в 1889 году в Лейпциге. А о том, что он окончил свои дни в Тбилиси, я ничего не знал. Однако теперь, когда я нахожусь всего лишь несколько часов в этом чарующем городе, в котором есть река и горы, дворцы и простые дома, скалы и пропасти, асфальтированные аллеи и булыжные мостовые, мне кажется почти само собой разумеющимся, что Артур Лейст избрал своей второй родиной Грузию, — страну, в которую на протяжении всей жизни профессора Мекелайна влекла болезненная ностальгия… После освежающей прохлады бурной Мтквари пахнет дорожным ветром, который обдувает меня в "Волге", когда мы снова едем по улицам города. По широким тротуарам в тени огромных деревьев со смехом и шутками, оживленно разговаривая, — может быть, все еще о футбольном матче, — прогуливаются красиво одетые юноши и девушки, молодые супружеские пары с детьми, пожилые люди, настроенные по-праздничному, как и я.

Таинственная шкатулка

— Теперь, уважаемый Гюнтер, я покажу вам "шкатулку", — поясняет Зураб Ахвледиани, после того как его коллеги распрощались с нами на одном из перекрестков.

Значит, не музей грузинского искусства, думаю я и скрываю свое разочарование за словами уверения, что мне интересно будет посмотреть на эту "шкатулочку для драгоценностей". Слово "шкатулка" ассоциируется у меня с обозначением увеселительного заведения, с одним из тех — ах, таких уютных — пивных погребков, какие бывают у нас дома, с "национальным" колоритом и "интернациональным" надувательством. Заведующие гастштет-тами на Шпрее, Плейсе и Эльбе — с целью привлечения большего числа иностранцев — назвали бы, может быть, подобного рода увеселительные заведения "тавернами" или "караван-сараями".

Зураб, кажется, чувствует мою досаду. Не показывая этого внешне, он как бы мимоходом заверяет меня, что эта "шкатулка" еще никого не разочаровывала, и просит моего разрешения попутно показать мне старый Тбилиси. Он просит меня! Усмехаясь при воспоминании о фамильярной любезности Нодара, я искренне даю согласие.

Машина сворачивает на довольно узкую улицу, покрытую булыжником, которая извивается между старыми, большей частью двухэтажными, домами, расположенными на склоне горы, верхние этажи которых часто обрамлены деревянными балконами. Перед фасадами более солидных зданий иногда стоят колонны, висят фонари из кованого железа.

Расположенные друг над другом, как бы приклеенные к горе, тянутся переулки и переулочки, выделяются балконы и маленькие дворики, в которых деревья возвышаются над домами. Бесчисленные, узкие, прямые и неровные ступеньки соединяют между собой мини-улицы, бегущие параллельно склону. Они вырублены в скале столетия тому назад, исхожены многими поколениями. Но наряду с этим в Тбилиси имеются — я сам это видел из машины — и новые, автоматические средства подъема: подвесные канатные дороги, которые доставляют тбилисцев из городских аллей и проспектов, где жизнь бьет ключом, в тихие парки в горах, из одного района города в другой.

Мы останавливаемся, выходим из машины, не спеша бродим по переулкам, с трудом поднимаемся по ступенькам вверх. По возможности незаметно я заглядываю во дворы, на балконы, в окна, в отгороженную забором жизнь…

— Здесь люди развешивают свое белье на одной общей веревке, — говорит Зураб, отвлекая меня от размышлений, — они вместе играют в нарды, шахматы и другие всевозможные игры. Они дебатируют друг с другом о боге и мире, о политике, обсуждают телевизионные программы и цены на рынке. Все прекрасно, пока жизнь протекает мирно. Но небольшое разногласие в какой-нибудь семье молниеносно становится событием всего двора и выходит далеко за его рамки. Ничто не проходит незаметным в жизни. Ничто невозможно скрыть от другого: ни свое настроение, ни то, что ты ешь на обед, не говоря уже о новом поклоннике твоей дочери.