Путешествие по Советской Армении - [106]

Сами курды могли бы сейчас это сделать. За четверть века все у них здесь преобразилось. Советская национальная политика показывает свои результаты с особенной, убедительной силой на этом маленьком племени. За короткое время курды-езиды из кочевников превратились в оседлых колхозников; у них выросла и своя собственная интеллигенция, и своя филология, и свои культурные учреждения, и своя печать. Шрифта у курдов не было, — в Иране и Турции они пользуются арабским. В Армении же Академия наук составила для них алфавит из русских букв. У курдов есть своя классическая литература, свой эпос[150]. Два члена Союза советских писателей Армении — Джаури Аджиэ Джынды[151] и погибший в 1946 году во время аварии в Тбилиси Везир Джаббарович Надиров[152] — одновременно и научные работники: один — Института истории и литературы, другой был прикреплен к Ереванскому государственному университету.

В Ереване ежегодно обучаются десятки будущих учителей-курдов. В глубокое прошлое отходят старые обычаи: многоженство, древние культовые обряды. За время Отечественной войны в самых далеких горных деревушках часто появлялся плотный и бывалый, отлично говоривший и по-русски, и по-армянски, и по-азербайджански Везир Надиров, чтоб прочитать горячую лекцию. Он писал патриотические стихи, создал поэму «Надо и Гюлизар», где герой и героиня сперва идут на фронт, потом, попав в окружение, делаются партизанами, — словом, во всем: в облике, направлении работы, внимании к национальному прошлому, глубокой современности, этот советский человек, культурный курд, олицетворял собою великий принцип развития культуры, «национальной по форме, социалистической по содержанию». В дни полуторастолетнего юбилея Пушкина, торжественно отпразднованного в каждом уголке нашего Союза, множество вечеров и лекций, посвященных Пушкину, устраивалось в курдских колхозах, а школьники-курды звонко читали стихи Пушкина на курдском языке; к юбилею выпущен был том избранных произведений великого русского поэта, переведенных на курдский язык и изданных в Ереване.

Дальше за Кандахсазом еще одна курдская деревушка — Памб, и начинается подъем бесчисленными зигзагами на Спитакский перевал. Его сейчас минуют, чтобы воспользоваться другим, более удобным и коротким перевалом. Но с высоты обеих перевальных точек вы заглядываете в тот же новый мир, бездну долины, уже полной влаги. Издалека предчувствуются сырость и другой растительный мир, надвигается неуловимое изменение пейзажа. За собой вы оставили одну Армению — классический мир камня и нагорий, азиатскую чистоту сухого воздуха, создающую непрерывную игру теней, неисчислимых в своих цветных оттенках; перед собой вы видите уже другую Армению — более тяжелый, влажный воздух, меньшая прозрачность неба, хвойный лес, лесное ущелье. Любопытный пещерный город в пути, с базальтовыми столбами, потом сады, тополя, сосны, каменные дома, но уже другой, новой кладки. Здесь вместо плоских армянских крыш встают перед вами треугольные, крытые черепицей.

Кировакан — третий по величине и промышленному значению город в Армении — возникает впереди, окруженный мягкими округлыми очертаниями гор, покрытых густым хвойным лесом. Город краснеет черепицами. Он сейчас усиленно озеленяется, на его улицах весной 1951 года высажено 50 тысяч саженцев хвойных и лиственных пород, а в течение всего года — свыше 150 тысяч деревьев. Этот центр химической промышленности Армении — один из живописнейших городов республики. Дома его похожи на дачи, — с кружевными балконами, выступающими над первым этажом. Это не только город-завод, но и город-курорт, прекрасное место для отдыха и лечения.

ВОСХОЖДЕНИЕ НА АРАГАЦ

Свирепый «бутон земли»

Выходя на улицу, жители Еревана видят по одну сторону горизонта снежный двуглавый Арарат, а по другую его сторону, почти напротив Арарата, — снеговые массивы Алагеза, или, по-армянски, Арагаца [153].

Арарат — скульптурен, одинок, формально закончен; Арагац — разбросан, многоголов, живописен, заслоняет горизонт своеобразной горной кущей, целой рощицей вершинок и склонов. Тянет туда приезжего, особенно в жаркий день, когда белый сахар вулкана рассыпается на жгуче-синем, горячем небе. Но не так-то много жителей Еревана побывало на его вершине, — ведь даже сейчас, когда на Арагац ведет хорошая дорога, путешествие это не очень легко, особенно до полного таяния снегов.

Снежные бури на Арагаце — явление серьезное: они-то и делают этот, в сущности очень доступный, на три четверти пологий, лишенный особых альпийских трудностей подъем предметом серьезного внимания туристов. Главное для восхождения — уметь выбрать такой день, когда снег уже успел сойти со склонов и когда он еще не начал выпадать снова.

Что же такое Арагац для Армении?

Он, во-первых, неизменное слагаемое ее пейзажа. Улыбающийся волнистый очерк его словно антипод Арарату, и каждый, кто показывает новичку библейскую гору, неизменно поворачивается к ней спиной, добавляя: «А вот Арагац».

Во-вторых, он очень реальное слагаемое армянской экономики. Арагац дает Армении реки и влагу, поставляет для нее строительный камень; склоны его, обращенные к Ленинакану, богаты великолепным туфом; они спускаются к селению Артик розовыми россыпями камня, получившего свое название от этой деревни. Арагац — основное место для летнего выпаса скота. Каждое лето на дивные его луговины перебираются со своими стадами армяне и курды, разбивая свои стоянки на все тех же, постоянных, освященных временем местах. Кочевое скотоводство в Армении идет от глубокой древности. В годы советской власти оно стало источником большой заботы со стороны правительства. С кочевниками велась и ведется постоянная просветительная работа; на кочевках открыты ветпункты, сведшие к минимуму всякие эпизоотии, прежний бич армянских стад. На кочевках есть сейчас все культурные учреждения, какими гордится колхозная деревня: кинопередвижки, ясли, консультации; туда едут лекторы и пропагандисты. А с другой стороны — все больше и больше места в севообороте колхозов занимают кормовые травы, и по этим травам создано свое семенное хозяйство. И постепенно стойловое животноводство вытесняет многовековые обычаи кочевья.