Путешествие по арабским странам - [79]

— Да, здесь упало несколько бомб, — сказал Петеру швейцар. — Совсем близко. Вы ведь, наверно, знаете площадь между набережной и биржей?

На следующее утро Петер отправился на площадь. Здание почты было частично разрушено, но церковь рядом пострадала гораздо сильнее. По иронии судьбы англичане разбомбили шотландскую церковь. На остатках каменной стены уцелела надпись: «St. Andrews Church of the Scotch Presbyterians»[59].

— Во время налетов пострадали и прохожие, и все из-за того, что англичане непременно хотели разбомбить здание радиокомпании «Маркони» на соседней улице, — сказал директор почты, когда он и Петер стояли перед развалинами церкви.

— Несомненно так, — согласился Петер и вспомнил здание «Маркони» в самом центре Каира. Если бы не прекращение огня, его не спасли бы ни мешки с песком, которыми оно было обложено, ни военная охрана.

Сколько бы еще горя испытала страна, если бы но поддержка многих миллионов людей во всех странах и их решимость бороться за мир!

Это был первый египетский корабль, покидавший родной порт после нападения агрессоров.

— Надеюсь, англичане захватят вашу посудину, — говорила Ивонна, прощаясь с Петером в Каире, — ила потопят ее, конечно, лишь для того, чтобы спасти вас и остальных пассажиров. Ваш пароход будет идти южнее Кипра и севернее Израиля, как раз посредине между ними. Счастливого плавания! Если вы где-нибудь застрянете, я приеду к вам в гости.

— Приезжайте в Дамаск, — отпарировал Петер.

Люди гроздьями висели на поручнях, с безоблачного неба нещадно палило солнце. Вода была синевато зеленой. Порт переполняли крупные пассажирские и грузовые суда, ожидавшие отправления. Между ними стояли серые канонерки с угрожающе поднятыми вверх стволами орудий. На набережной шумели торговцы, предлагая приобрести на память о Египте чемоданы и портфели, бумажники и кожаных верблюдов, апельсины и соломенные шляпы, бутылки лимонада и красные фески. В одном месте торг достиг такого накала, какой бывает на бирже, когда падает или поднимается курс акций.

— Двадцать пиастров!

— Тридцать!

— Двадцать!

— Окончательно: двадцать пять!

— Двадцать!

Это был скорее флирт, чем торг. Она кричала сверху, он — снизу. Ей было семнадцать, ему — двадцать пять. Она улыбалась ему сияющей улыбкой, он со своими тонкими усиками разыгрывал жеманного красавца.

— Ему цена сорок, я и сам заплатил двадцать пять, — клялся он.

— Двадцать, — упорствовала она.

— Двадцать пять!

Она завернула деньги в обрывок газеты и бросила ому. Он ловко поймал на лету и пересчитал деньги.

— Еще пять! — крикнул он.

— Нет, — ответила она, смеясь.

Он держал деньги в вытянутой руке, будто желая сказать: «Так мало за такой бумажник!».

— Кидайте бумажник или деньги! — крикнула она.

С досадой он снова скомкал и завернул деньги в бумажку и уверенным броском кинул их к поручням. Она поймала и ушла, смеясь. Он сердито швырнул бумажник на землю, где на широком платке лежали остальные товары.

Петер продолжал наблюдать за ним. Торговец вел себя как-то странно: стоял молча, немного высокомерный и угрюмый, тогда как его конкуренты шумели, смеялись, торговались, ловили деньги и кидали вверх оплаченные товары. Но вот его ищущий взгляд скользнул вдоль поручней и встретился с глазами Петера. Тот крикнул ему: «Сколько стоит бумажник?» — только для того, чтобы узнать, с какой цены неуступчивый красавец начнет свой торг теперь.

— Двадцать пять! — крикнул он, к удивлению Петера.

— Двадцать, — возразил Петер.

Тут произошло нечто неожиданное. Торговец махнул Петеру рукой, — дескать, давай свои пиастры, — держа наготове бумажник, чтобы бросить его вверх.

Петер попал в неловкое положение; он ведь вовсе не собирался ничего покупать. Он засмеялся и движением руки отклонил предложение.

Вся сцена продолжалась не более полуминуты.

Неизвестно почему, но торговец вспылил. Возможно, ему пришла в голову суеверная мысль, что этот бумажник приносит несчастье.

— Вы взяли назад свое слово, — закричал он, — это нечестно!

Возглас потонул в разноголосом шуме, но Петер понял, что хотел сказал продавец, и бросил ему деньги. Он вспомнил, что египтяне считают торговлю хоть и игрой, но игрой серьезной, не допускающей шуток.

Слева и справа стояли другие пассажиры, которым не жаль было истратить несколько лишних пиастров. Каждый отъезжающий имел право взять с собой двадцать египетских фунтов. Один из них спесиво заметил: «За эти фунты я за границей ничего не куплю», — и пополнил свою коллекцию сувениров красной феской и кожаным верблюдом. Если бы эти люди даже не говорили по-английски с аристократическим оксфордским произношением или не подражали ему, то и тогда многие из них обратили бы на себя внимание наспех отращенными бородками. Они отпустили их явно для маскировки, но достигли как раз противоположного результата. Их обладатели выглядели теперь не только как англичане, но и как англичане с нечистой совестью. Один был настолько смущен событиями, что при отсутствии усов отпустил бородку, хотя она была ярко-рыжего цвета. В нормальных условиях такая борода у дипломата ее величества наверняка считалась бы дурным тоном. Другой на редкость неудачно замаскировался окладистой бородой, какую носят арабы; она совершенно не шла к его высокомерному лицу. Третий добился некоторого успеха благодаря усам с маленькими задорными кончиками над углами губ. Не так часто, наверно, на одном пароходе можно увидеть одновременно столько маленьких бородок.