Путешествие по арабским странам - [40]

Наконец мул образумился — так по крайней мере решили люди — и снова стал слушаться хозяина. Машины пришли в движение. По обочинам автострады, в тени деревьев, на базар спешили феллахи. Шагая размеренно и твердо, женщины несли на головах плоские круглые или высокие четырехугольные корзины. Они шли так спокойно, держались так прямо, что невозможно было понять, есть ли что-нибудь в их корзинах, идут они покупать, или продавать, или и то и другое одновременно. С гордым видом, будто на благородном арабском скакуне, восседал феллах на своем осле, по бокам которого свисали большие лубяные сумки. Наездник подгонял добросовестно семенящее животное, ударяя его голыми пятками.

Петеру попалась одна женщина на осле. Она сидела боком, без седла, держа перед собой двухлетнего ребенка, а рядом ковылял мальчик лет пяти. Но если на рынок отправлялись супруги, муж неизменно ехал порожняком на осле, а жена шла рядом или сзади, неся корзину на голове или ребенка на плечах. Не было случая, чтобы мужчина шел пешком, а женщина ехала или чтобы ехали оба. И всегда они молчали. Молчащий мужчина на осле и молчащая женщина рядом, оба босые — они двигались каждый сам по себе, как было принято на протяжении тысячелетий. Только теперь их путь пролегал не по каменистым тропам, а по асфальтированному шоссе, где грохот автомобилей заглушал шепот листвы.

Кончалась уборка урожая, и грузовики с возвышающимися на них прямоугольными башнями белоснежного хлопка мчались на фабрики.

Обобранные хлопковые кусты из белых стали бурыми и утратили свою пышность. Кое-где на полях еще продолжалась уборка или собирали остатки. Петер и египтянин направились к группе девушек и детей. Их было человек тридцать, а может, даже больше. Старшей девушке было восемнадцать лет, младшему мальчику — восемь. Завидев приближающихся гостей, они, обрадованные предстоящим развлечением, прекратили работу, но двое мужчин в галабиях, с широкими рукавами и в белых шапочках, похожих на фески, с тонкими гибкими прутьями в руках тут же начали подгонять сборщиков криками и даже легкими ударами.

Сборщики мелькали среди кустов в метр вышиной и, поглядывая на посетителей, продолжали работать. Они проворно просовывали пальцы сквозь ветки и ловко хватали белые пушистые коробочки, стараясь не расцарапать тыльной стороны руки. Мальчики, одетые в галабии, собирали хлопок в небольшие мешки, девочки — в подолы своих светлых юбок, подвязанные наподобие мешков, так, что темные нижние юбки, доходившие почти до пят, оставались открытыми.

Петер любовался красивыми открытыми лицами всех детей, но одна девочка — лет пятнадцати — покачалась ему просто красавицей. Она была в светлом ситцевом платье, с легким черным платком на голове, завязанным узлом под подбородком. Кожа у нее была смуглая, будто загорелая, глаза весело сверкали под густыми бровями, а губы, раскрываясь в улыбке, обнажали белоснежные зубы.

Но самым прекрасным в этом юном существе была веселая непринужденность, написанная на лице и сквозившая во всех движениях девочки. Не обращая внимания на покрикивающих надсмотрщиков, она открыто радовалась приезду гостей. Ее оптимизм излучал силу, в нем, казалось, был залог свободного будущего рабочих и работниц этой страны.

Рядом с ней работала девочка помоложе, возможно ее сестра, более смуглая и более темпераментная, в своем роде такая же красивая, как первая. Какое-то отношение к ним имела, очевидно, и восьмилетняя девчурка в широкополой соломенной шляпе. Малышка была очень застенчива и все пряталась за спины старших девочек, чтобы ее не могли сфотографировать. Когда Петер, прощаясь, помахал рукой и почти все остальные весело помахали ему в ответ, она продолжала стоять неподвижно, с любопытством разглядывая чужих людей.

Уборка риса была уже в разгаре. Возле рисовых полей стояли запряженные ослами тележки, на которые укладывали снопы. Нагруженные доверху, они двигались по дорогам, направляясь в деревни. Феллах сидел на верхушке снопов, и осел осторожности ради семенил у самого края дороги. Навстречу машине, покачиваясь, шли верблюды со снопами риса или с сухим тростником на спине. Их поклажа была настолько велика, что, казалось, будто мимо движутся обретшие ноги стога соломы или скирды риса с кивающей в такт шагам головой на длинной изогнутой шее. Петер вспомнил о передвигающемся лесе из «Макбета» и словах: «Я смерти не боюсь, пока в поход на Дунсинан Бирнамский лес нейдет». По здесь ничто не вызывало страха. Стога казались смешными, чуть подвыпившими, на каждом сидел феллах и сам, как пьяный, качался вместе с ним.

Машина проехала мимо деревни, и между низкими глиняными хибарками под растрепанными крышами проглянула площадка, на которой, подобно золотистым хижинам, возвышались нагромождения рисовых снопов. Часть площадки оставалась свободной, она служила током. Там были разложены снопы риса, как у нас раскладывают для обмолота рожь. Только вместо лошади здесь по кругу ходил буйвол и тянул он за робой не каток, а своеобразное приспособление для молотьбы. Тонкие металлические диски, укрепленные на стержне близко друг от друга, блестя на солнце, прокатывались по рисовым стеблям и отделяли зерна от колосьев.