Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [85]

прежде чем оно снова начнет струиться[341].

Он подробно говорит о том, как он любит их, все эти воды, и заканчивает проникновенным коротким высказыванием, неким символом веры или манифестом: «Люблю всё, что меня увеличивает».

Если вы однажды поймете, как понял Карвер, что постоянно отравляете родники, питающие вашу жизнь, то сможете жить так же прекрасно. По сути эти стихи можно считать своего рода Шагом третьим: «Приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы его понимали». Тут та же вера в расширение границ, в возможность благословения от косвенных и неожиданных источников.

Мне пришло в голову, что название стихотворения указывает на определенное место. «Небесный дом», как называлось имение Тесс Галлахер, располагался неподалеку от нерестилища стальноголового лосося, ручья Морс-Крик, впадавшего в пролив Хуан-де-Фука. Карвер там часто гулял и рыбачил, и он говорил именно об этом слиянии, когда писал о местах, которые ему представляются особыми и священными. Мне это близко: я тоже неравнодушна к воде, и была счастлива, когда вышла к этому самому ручью, бродя по здешним местам.

Мы приехали туда вечером, возвращаясь по трассе 101, и оставили машину неподалеку от моста. Под ним бежал бутылочно-зеленый суетливый ручей, пробиваясь между ошлифованными водой скалами и валунами. Мы увидели дорожку, которая, казалось, должна вывести на взморье, хотя поначалу огибала странно расположенный комплекс домов. По обочинам дороги встречались старые знакомцы: пастушья сумка, крапива, подмаренник, одуванчики. Но мне пришлось заглянуть в мой «Справочник по Тихоокеанскому Северо-Западу», чтобы определить местный вид ивы, Salix scouleriana, и малину великолепную.

Песчаный берег был усеян корягами. Некоторые из них были огромны: целые вывороченные с корнем деревья, с корой, истертой до приятной на ощупь серо-бежевой шелковистости. Между крупных, как страусиные яйца, камней всевозможных оттенков — бледно-желтых, бронзовых, темно-серых, разноцветных — росла армерия. Камни попадались и полосатые, и рябые, и бледно-розовые. Я стала собирать деревянные кругляшки, обточенные водой щепки. Волны в своем полифоническом движении то решительно бросались на берег, то отступали, струясь и причмокивая. Вблизи море походило расцветкой на серого тюленя: с темными крапинами, как капли дождя на мощеной дороге.

В нескольких ярдах отсюда Морс-Крик впадал в море: ручей мчался по полосе темного песка, по гальке, перескакивая валуны. Он бежал здесь очень быстро, глубина его была фута четыре, он горбился, толкался, пыхтел, комкая водную гладь в сверкающие складки. Я встала на колени, опустила руку в воду и вздрогнула. Ручей сбежал прямо с гор: талая вода с крошевом льда, прозрачная и вяжущая, как джин. Две черно-белые птицы пролетели у меня над головой, с трудом удерживая курс против ветра. Пошел дождь. Я встала на ноги и прислушалась. По морю пыхтел паром. На горизонте была едва различима бороздка Виктории, запятнанная клочьями облаков.

В такое место вы могли бы вернуться после того, как испоганили, разодрали в клочья свою жизнь, потакая безудержным желаниям. Всю эту гадость, которую вы натворили там, в прошлой жизни, здесь можно со временем выполоскать, ведь перед вами ландшафт, будто нарочно созданный для неторопливого достижения цели. Глядя, как вода точит скалы, вы можете сжиться с тем фактом, что когда-то разбили голову жене за улыбку, подаренную другому; что вы ударили ее винной бутылкой и жена от разрыва артерии потеряла едва ли не шестьдесят процентов крови. Ну и то же с другими вещами: пьяным вождением, выпиской липовых чеков, жизнью не по средствам, аферами, унижением, бессмысленной ложью. Неудивительно, что у Карвера было прозвище Бешеный Пес. Как он сам говорил позднее: «Я разрушал всё, к чему прикасался».

На обратном пути к машине мы опередили какую-то женщину, она остановила нас и сказала: «Если вам интересно, сразу за мостом можно увидеть белоголовых орланов, их там штук пять». Мы поблагодарили ее и заторопились. Пока мы дошли, на дереве оставались уже только два. Те, что кружили над нами, были похожи на подброшенные в воздух огромные драные рубахи. Ручей под ними шипел и плевался, этакий рассерженный зеленый гусь. Они здесь ловят рыбу, сказала женщина. Тот, что был к нам ближе, встрепенулся, нахохлился и чуть развел крылья. Вытянул шею, почистил клюв о грудь и остро взглянул на уток, пролетавших высоко над ольхами. Представьте, что вы прожили тут день. А если годы?

* * *

По дороге к реке Элхе нам встретилась церковь, надпись над входом гласила: «Сатана отнимает и разделяет, Бог прибавляет и приумножает». Яркое небо, накипь перистых облаков. Мы свернули в горы по Олимпик-Хот-Спрингс-роуд, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть вниз на серо-зеленую реку, которая неслась по скалистому, заросшему мхом ущелью. Где-то здесь место действия стихотворения «Лимонад», основанного на передаваемом из уст в уста рассказе о мужчине, сын которого утонул во время рыбалки: мужчина смотрит, как вертолет тащит маленькое тельце мальчика с помощью приспособления, похожего на кухонные щипцы.