Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [58]

Если он думал о Марии, то, возможно, и о Роберте Джордане, который однажды сказал себе: «Но я думаю, что ты избавишься от всего этого, когда об этом напишешь. Напишешь — и сразу всё уйдет»[236]. В конце романа он со сломанной ногой один лежит за сосной на склоне горы, уговаривая себя побыть еще немного живым, чтобы застрелить офицера фашистского патруля, тогда Мария с маленьким партизанским отрядом сумеют вырваться. Он ослабел и старался «удержаться, не дать себе ускользнуть от себя самого, как снег иногда соскальзывает со склона горы». Он продолжает думать о том, чтобы застрелиться, прежде чем потеряет сознание, иначе фашисты схватят его и будут пытать. «Теперь ты имеешь право это сделать. Правда. Говорю тебе: теперь можно»[237]. Затем, дав себе это разрешение, он понимает, что в силах подождать одну-две минуты, когда солдаты выйдут из леса на дорогу, и он закончит крепкую, трудную работу, ради которой сюда пришел.

* * *

Следы пребывания Теннесси Уильямса в Ки-Уэсте оказалось отыскать не так легко, хотя он прожил в этом городе почти сорок лет. Он приехал сюда 12 февраля 1941 года, то был период скитаний и бедности, и «Стеклянный зверинец», бесповоротно изменивший его жизнь, еще не был написан. Приехав сюда впервые, чтобы прийти в себя после удаления катаракты на левом глазу, Уильямс снял бывшее помещение для рабов при особняке «Пассаты», принадлежавшем морскому капитану. Его пьеса «Битва ангелов» только что провалилась в Бостоне, и ему нужно было восстановить не только зрение, но и веру в себя. «Я выбрал Ки-Уэст, потому что плавание для меня было практически способом существования, а поскольку Ки-Уэст — самая южная точка Соединенных Штатов, я рассудил, что плавать там можно»[238], — писал он в «Мемуарах».

Так всё и оказалось. Кроме плавания здесь нашлись упоительные возможности иных приключений (ведь рядом располагалась морская база с множеством матросов), а утренний покой благоприятствовал работе. «Основные здешние занятия — это пьянки и глубоководная рыбалка; дома — по большей части видавшие виды лачуги из вагонки, на крыльце сушатся рыбачьи сети, во дворе полыхают кусты пуансеттии, — писал он из „Пассатов“ приятелю, добавляя: — В ближайшие недели намереваюсь только плавать и валяться на берегу, пока снова не почувствую себя человеком»[239].

В Ки-Уэст Уильямс возвращался не раз. В 1949 году он снял небольшой домик на Дункан-стрит, где поселился со своим партнером Фрэнком Мерло и с дедом — тощим, похожим на аиста преподобным Дейкином, к тому времени овдовевшим и коротавшим безрадостные дни в Сент-Луисе со своей дочерью и всё более и более воинственно настроенным зятем. Следующей весной Уильямс купил дом и многие годы обустраивал и расширял его, построив бассейн и прекрасный рабочий кабинет с желтыми стенами и фотографиями Чехова и Харта Крейна в рамках. Он работал под шелест пальм и бананов, наводивший, как писал он Марии Сен-Жюст, на мысли о «босоногих девах, сбегающих по ступеням в шелковых юбках»[240].

Танцы субботними вечерами в «Слоппи Джойс» с хорошим джаз-бандом на ступенях и Фрэнком, отплясывавшим свой дикарский линди-хоп. Плавание на Саут-Биче, в ту пору еще не застроенном мотелями и парковками. Размеренная работа. В течение долгого времени Ки-Уэст дарил Уильямсу идеальное равновесие покоя и приятного возбуждения. Вот, к примеру, запись, сделанная ранним утром 1 января 1954 года, когда Теннесси лег в клинику близ Нового Орлеана, подозревая у себя рак:

О как безумно мне хочется вновь очутиться в Ки-Уэсте, войти поутру в свой кабинет, где небо, расчерченное игольчатыми ветвями казуарин, окружает меня со всех четырех сторон, а внутри меня кофейное тепло и творимые мною миры. А ранним вечером отправиться на берег и медленно, спокойно, созерцательно пить на розовой террасе и спокойно плыть в живой, приятной прохладной воде[241].

Теннесси Уильямс

С какой любовью это сказано! Прислушайтесь к потоку слов: медленно, спокойно, созерцательно, спокойно, живая, приятная, прохладная. Это место словно обволакивает писателя, перенося в миры его фантазии. И несколько лет спустя в письме: «Я собираюсь отдохнуть и восстановиться в милом, милом уголке, в домике в Ки-Уэсте с Лошадкой и собакой»[242].

Я вышла к этому домику утром, едва бледное низкое солнце показалось на небе. Он находится на углу Дункан-стрит и Леон-стрит. Обшитый белой вагонкой коттедж со свежевыкрашенными красными ставнями и железной крышей скрывался за огромными пальмами и кактусами с цветами, похожими на лоскутки красного шелка. Казалось, это смягченный вариант заросшего сада из пьесы «Внезапно, прошлым летом», буйного и неподконтрольного человеку.

Уильямс жил тут время от времени до самой смерти в 1983 году, хоть и не всегда в компании дедушки и Лошадки — мне вдруг вспомнилось, что фамилия Фрэнка означает по-итальянски «черный дрозд». Этим утром я задумалась об их отношениях. Судя по всему, Фрэнк Мерло был совсем неплохим парнем. «Он вел себя вполне достойно, — отмечал Кристофер Ишервуд, — сохранял хладнокровие, даже когда они с Теннесси подвергались чудовищному давлению в обществе и в профессиональной среде»