Путешествие из Дубровлага в Ермак - [33]

Я действительно не одобрял то, что делали немцы, особенно бессудные казни — и евреев, и вообще всех невинных людей. Но активно против немцев ничего особенного не делал. Мой арест был достаточно случайным.

После прихода советских войск он, однако, возглавил юношескую организацию Сопротивления в Каунасе.

Листовки. Вообще пропаганда. Ничего особенного не делали.

Только в 1948 году организация юнцов вышла на связь со взрослым Сопротивлением.

— …Но важного ничего сделать не успели. Провал. Всех взяли.

Он отсидел тогдашний стандартный срок борца Сопротивления — 25 лет. От звонка до звонка.

В зоне не пил чаю. Не курил. Берег здоровье. Знал: впереди дело.

Освободился в 1973 году. Приехал в родной Каунас, попал в обычную "вилку постзэка": на работу не берут без прописки, прописки не дают, если не работаешь…

Повезло. Ошибка в милиции. Случайно поставили штамп прописки. А я еще раньше нашел место, где меня хотели взять на работу. Часа через два уже был оформлен… На завтра меня вызвали в отделение, забрали паспорт с пропиской и больше не вернули. Гебист ругался: "Ты нас провел". Потом распорядился: "Ладно, пусть живет в городе, но без прописки". Сейчас мне в обвинительное заключение вставили — "нарушение паспортного режима, проживание без прописки".

Я спросил о женитьбе.

— …Нет. Не успели оформить брак. Только заявление подали, и меня сразу забрали. Обещали, что брак зарегистрируют в зоне, после приговора…

Ой, как мне это не нравится! Сразу вспомнилась мучительная история Вячеслава Чорновола и Атены Пашко, которые тоже не успели пожениться до его посадки. Разумеется, в условиях следствия у опытного зэка имелись возможности добиться от следователя регистрации брака, но гебисты уговаривали Славка: "Зачем вам в паспорте тюремный штамп? Вот прибудете в зону, тогда и…" А когда он прибыл в зону, выяснилось, что издан новый приказ по МВД, запрещавший заключение браков в местах лишения свободы. И шесть лет Вячеслав воевал за право получить свидание, шесть лет нравственный капитан Зиненко объяснял: "Мы не обязаны давать свидание его любовнице". Только в якутской ссылке удалось исправить ошибку: "Поставили мне штамп в удостоверение ссыльного", — написал он мне в Ермак.

Услыхав про историю Чорновола, Гаяускас забеспокоился, но сказал:

Ирене настойчивая. Добьется.

(Уже здесь, в ермаковской ссылке я услыхал по "Немецкой волне", что она добилась официальной регистрации брака, молодчина!)

x x x

За что Балису Гаяускасу, отсидевшему год у Гитлера, 25 лет у Сталина прибавили еще 15 лет при Брежневе (в итоге за жизнь 41 год срока! Фантастика!).

Когда я читал в камере его приговор, то внешне его дела выглядело сборником нелепостей даже по советским, подчеркиваю, меркам. Скажем, каунасский суд посчитал актом антисоветской пропаганды эпизод, в котором Гаяускас дал приятелю почитать книгу "Большевизм", изданную еще до прихода Советов в Литву и хранившуюся в семейной библиотеке отца Балиса. Верю, что суд прав и что в книге действительно имелись факты, "порочащие советский общественный и государственный строй". Но суть в том, что книга была на польском языке, а Балис языком не владеет… То есть пропагандист пользовался языком, которого он не знает. Такие нормы советскому правосудию знакомы, но все же в 30-е годы, не в наше время…

Другой эпизод был связан с книгой на литовском языке по истории католицизма (несколько абзацев там было посвящено преследованиям католической церкви при коммунизме). Господи, а как же памятный памфлет Ярослава Галана — "Плевал я на Папу"? А как же сосед Балиса по мордовским зонам, а в прошлом львовский архиепископ Слипый?

Центральным эпизодом послужили подготовительные заметки Гаяускаса к "Истории борьбы литовского Сопротивления". Но ведь даже в коммунистических странах в наше время судили по результатам, по готовому тексту, а не по выпискам из дел, газет, по коллекции фактов — иначе, например, любого американца-советолога можно сразу и сажать во время посещения Советского Союза…

Обвинений Балису Гаяускасу состряпали настолько неуклюже, что даже советский адвокат сначала опротестовал квалификацию деяний, а перед судьями вообще утверждал полную невиновность своего подзащитного. А ведь по уставу коллегии адвокатов его первой обязанностью является "защита интересов советского общества", отождествляемого в СССР с государством. Только когда интересам державы уже ничто не угрожает, советский адвокат имеет юридически зарегистрированное право заботиться об оправдании клиента. И потому, если советский адвокат взбесился настолько, что опротестовал обвинение, сочиненное в КГБ, значит, даже по меркам советской юстиции, составили его все-таки предельно халтурно.

Запомнился комический по сути эпизод из рассказа Гаяускаса: прокурор, припертый защитником, пояснил суду, что, хотя доказательств у него нет, но он "внутренне убежден в особой опасности подсудимого". Вот тут адвокат окончательно нарушил неписаные нормы советской судебной этики и "брякнул" в полный голос: "Желательно мне выслушать более веские аргументы, обвиняющие моего подзащитного, чем внутренний голос прокурора".