Путешествие Феди Карасика - [2]
— Ура!! — еще громче крикнул Федя и бросился за другом.
Под ногами скрипел, словно пел, крупный чистый песок. Он был очень горяч, раскалился до того, что простоять на нем хоть минуту невозможно.
— Петрик! — закричал вдруг Федя. — Глянь!
За высоким, надутым ветром, хребтом песка, на который выскочил Федя, между деревьями на поляне стояла большая парусиновая палатка. Не то что у Петрика с Федей, а настоящий шатер.
— Цыгане, — переминаясь с ноги на ногу, сказал Петрик. — Чего это они?
— Кочуют, — словно удивляясь неосведомленности Петрика, объяснил Федя.
— Они же теперь оседлые, голова, — снисходительно объяснил Петрик. — В колхозах работают, на заводах.
— Так сразу они и привыкли! — не унимался Федя. — Знаешь, как это здорово, наверно, все время путешествовать…
— Путешественник!.. — хмыкнул Петрик. — Ты даже вон в Волгограде не был.
Друзья повернулись в сторону Волги и вдруг оба замолчали. Кто-то на четвереньках вылазил из их палатки, пятясь, словно рак.
— Эй, чего надо?! — закричал Петрик.
Возле палатки стоял лет восьми, весь замурзанный, в одних трусах, как и Федя с Петриком, малец. Волосы у него на голове были коротко подстрижены, а голое тело так щедро расписано разводами грязи, словно он не купался все лето. Малец смело, чуть прищурившись, смотрел черными глазами на приближавшихся Федю и Петрика, он не собирался удирать. Но что он делал в палатке?
— Тебя зовут балда? — указал на Федю цыганенок.
— Ты чего тут по чужим палаткам шастаешь? — отцовым словом спросил Федя, не обращая внимания на глупый вопрос цыганенка.
А Петрик расплылся в довольной улыбке. Он подошел вплотную к мальчугану, щелкнул его по голому животу легким щелчком и задал свой вопрос:
— Пацан, ты цыган вон из того табора? Да?
— Я не пацан, — огрызнулся цыганенок. — Ты тоже балда, как и этот.
— Ты не пацан? — озадаченно спросил Петрик. — А кто же ты? Дух святой?..
Теперь наступила Федина очередь заулыбаться. Петьку Моисеенко не зря прозвали Святой Петрик. Говорят, что это откуда-то из книжки, но дело не в этом. Петрик, как чуть, так говорит «дух святой». Это он вроде от бабки своей научился, да и привык. Забегается Петрик долго на улице, забудет пообедать, бабка вечером его «духом святым» ругает: «Да как же ты, Петюшка? Духом святым жив не будешь!» Вот и Петрик теперь, чуть что, кстати или совсем и некстати — «дух святой».
«Дух святой» снова не счел нужным отвечать на вопрос. Он протянул Петрику руку и предложил:
— Дай рыбы — спляшу… Одну рыбку… Две. Или нет, лучше три рыбки…
— Не поймали мы сегодня, а вечернюю съели, — честно признался Петрик.
Цыганенок понравился и Феде. Вот живет человечек — не теряется.
— Хлеба хочешь? — предложил он.
— Сам ешь свой хлеб, — непочтительно ответил цыганенок.
— Ну и веселый ты парень.
— Я не веселый, а веселая.
— Ты чего, девчонка, что ли? — изумился Петрик.
— Ну дай арбуз, — не унимался цыганенок.
— Пожалуйста, — снял со своей головы кружалку от арбуза и надел цыганенку Федя.
— Ты балда! Балда! — Бросив корку в Волгу, цыганенок побежал по песку в сторону шатра.
— А ведь это и правда девчонка! — весело смотрел вслед удиравшему «святому духу» Петрик. — Слышал, как она завизжала: «Балда! Балда!..» Ну ладно, домой пора. Ты закидню собери пока, а я палатку…
Да, пора. Пока через займище пройдут, потом в озере Зеленом искупаются, в воложке тоже… Хоть бы к вечеру домой попасть. Мама, наверное, уже беспокоится: все-таки две ночи на Волге ночевали. А завтра, может, на бахчу надо идти. В Осиновское съездить бы на лодке. Время-то еще есть, больше месяца до первого сентября. Не очень-то Федя любит ходить на бахчу. Километров семь по степной дороге, под солнцем — радости мало. Тем более когда еще арбузов и дынь спелых нет. Скоро они созреют, но пока зеленоваты. На барже-то повезли с опытной станции, наверное… Нет, на бахчу не хочется. Вот съездить бы куда подальше. В Волгоград, например… Александр Трофимович — учитель — об открытии памятника на Мамаевом рассказывал.
У него там брат погиб во время войны. И у Петрика — дедушка. Только, где дедушку Петрика захоронили — неизвестно. А вот если бы прочитать в пантеоне Славы все фамилии, что там записаны, может, и дедушка Петрика найдется.
Мысли в голове Феди Карасика текут и текут. То их перебьет каким-нибудь разговором Петрик, то отвлекут поиски фонарика. Но вот наконец и собрались. Можно идти.
Взвалив рюкзаки на плечи, друзья по влажной кромке песчаного берега тронулись вдоль Волги на Песчанку, домой.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой рассказывается о Петькином отце — почтальоне-волшебнике, с которого все и началось
На следующий день, утром, Федя, проснувшись, услышал, как внизу в амбаре кто-то ходит. Загремело, упав с поленницы дров, полено, что-то недовольно буркнул мужской голос. «Отец», — догадался Федя. Повернувшись со спины на живот, он глянул в голубой прямоугольник неба, очерченный проемом чердачной двери сеновала, и увидел, что желтое июльское утро уже разгорелось.
На подушках в наволочках розами посапывали братишка и сестренка. Федя прильнул глазом к щели между досками: внизу, в амбаре, увидел отца. Отец держал на сгибе одной руки несколько поленьев и другой рукой накладывал еще; сухие, щепастые, с перекрученными волокнами, они гулко стучали.
