Путём всея плоти - [92]

Дорогие мои юные друзья, тесны врата и узок путь, ведущий к жизни вечной, и мало кто найдёт его. Мало, мало, мало, ибо тот, кто не жертвует ради Христа ВСЕМ, не жертвует ничем.

Если вы будете жить в дружбе с сим миром, мало того, если вы не готовы по зову Господа расстаться со всем, чем больше всего дорожите, тогда, скажу я вам, будьте честны с собою и отбросьте прочь самую мысль о Христе. Плюйте на Него, бейте Его, распните Его заново, делайте всё, что вам заблагорассудится, пока вы ещё сохраняете дружбу с миром сим, пока это ещё в вашей власти; пусть радости нашей краткой жизни и не стоят того, чтобы расплачиваться за них муками вечности, но пока они продолжаются, они что-то значат. Если же, однако, вы станете жить в дружбе с Богом и причислитесь к тем, за кого Христос не вотще принял смерть; если, одним словом, вы цените своё душевное спасение, откажитесь от дружбы с миром сим; истинно говорю, вы должны выбрать между Богом и маммоной, ибо служить обоим не можете.

Примите эти соображения в расчёт, в простой — прошу прощения за бытовое слово — деловой расчёт. В этом нет ничего низменного или недостойного, как кое-кто в последнее время заявляет, ибо сама природа являет нам, что ничто так не угодно Богу, как просвещённое блюдение наших собственных интересов; и пусть никто не собьёт вас; речь идёт просто о вопросе — было это или не было? Случились известные события или не случились? И если случились, не разумно ли предположить, что вы сделаете более счастливыми и себя, и других тем, что станете следовать тому или иному образу поведения?

А теперь позвольте спросить; как вы доныне отвечали на этот вопрос? Чью дружбу избрали? Если вы, зная то, что знаете, ещё не начали действовать в соответствии с огромностью этого вашего знания, то по сравнению с вами здравомыслящим и разумным можно назвать человека, который строит себе дом и прячет своё сокровище на краю кратера, заполненного кипящею лавой. Я говорю это не фигурально, не ради красного словца и не для того, чтобы напугать вас какой-нибудь букой; нет, это неприкрашенное, непреувеличенное утверждение, спорить с которым вы склонны не более чем я.

Тут мистер Хок, говоривший до сих пор с изумительным спокойствием, изменил тон на более пылкий:

— О, юные друзья мои! Обратитесь, обратитесь, обратитесь ныне же, пока ещё длится день сей — сейчас, сию минуту! Не задерживайтесь даже, чтобы препоясать чресла ваши; не оглядывайтесь назад даже на мгновение, но устремитесь на лоно Христа, которого всякий ищущий Его находит, устремитесь прочь от страшного гнева Божия, который ожидает всякого, кто не знает блага мира своего. Ибо Сын человеческий грядет, яко тать в ночи, и ни один из нас не знает, в какой день призвана будет душа его. И если есть здесь хоть один услышавший меня, — и он на мгновение охватил взглядом почти всех слушателей, но в особенности эрнестову команду, — то я буду считать, что не впустую ощутил зов Господа, не зря прозвучал мне голос в ночи, повелевший мне поспешить сюда, ибо здесь есть избранный сосуд[192], нуждающийся во мне.

На этом мистер Хок закончил, как оборвал. Его искренность, внушительный вид и блестящая манера изложения произвели больший эффект, чем мне удалось передать приведёнными выше словами; сила таилась больше в нём самом, чем в содержании его речи; последние же, таинственные слова о голосе в ночи произвели эффект прямо магический; не было ни одного, кто не низвёл бы очи долу, кто не поверил бы в сердце своём, что именно он и есть тот избранный сосуд, ради которого Бог специально и направил мистера Хока в Кембридж. Но даже если это и не так, то всё равно каждый ощущал, что вот сейчас впервые находится в живом, настоящем присутствии человека, имевшего непосредственное общение со Всемогущим, и тем самым вдруг стократно приблизился к чудесам Ветхого Завета. Они были поражены, если не сказать напуганы, и как бы по молчаливому соглашению все одновременно встали, поблагодарили мистера Хока за проповедь, скромно и почтительно попрощались с Бедкоком и другими симеонитами и вышли все вместе вон. Ничего нового по сравнению с тем, что они слышали всю жизнь, они не услышали и сейчас; так отчего же это так их огорошило? Отчасти, думаю, оттого, что они в последнее время стали мыслить более серьёзно и теперь находились в открытом для впечатлений состоянии духа; частично также благодаря тому, что, поскольку проповедь проходила в небольшой комнате, у каждого создалось сильное ощущение, что обращаются непосредственно к нему; частично же, наконец, виной тому логическая последовательность, отсутствие преувеличений и тот вид глубокой убеждённости, с какими говорил мистер Хок. Его простота, несомненная искренность и серьёзность произвели на них сильное впечатление ещё до того, как он упомянул о своей особой миссии, а это последнее скрепило всё воедино, и слова «Не я ли, Господи?»[193] лежали у каждого на сердце, когда они понуро брели домой по залитым лунным светом дворам и колоннадам.

Что происходило между симеонитами после того, как эрнестова команда ушла, я не знаю, но если результаты вечера не окрылили их в немалой степени, то тогда действительно они были мелкой рыбешкой. Шутка сказать, один из друзей Эрнеста играл в университетской сборной по футболу, а вот, побывал лично в общежитии у Бедкока и выполз оттуда, попрощавшись так же кротко, как и любой из них. Это ли не успех, и немалый?