Путь - [78]

Король ощутил трепет девичьего тела, по-прежнему такого же желанного, как и в первую их ночь. Он вдыхал нежный запах ее кожи, чувствуя исходящий от Ирейны жар, который, казалось, мог плавить сталь, чувствовал неистовое желание. И самого его в этот миг охватила страсть, и Эйтору стоило немалых усилий удержаться от того, чтобы не взять свою королеву прямо здесь и сейчас, послав к демонам слуг и стражников, всех, кто мог появиться в трапезной. И все же король сдержался, теша себя мыслью, что этой ночью его ждет щедрая награда за терпение.

  - Я люблю тебя, моя королева, - прошептал Эйтор, прижимая к себе замершую Ирейну, кажется, даже переставшую дышать в эти мгновения. - Ты для меня - все! - и шепнул ей на ухо, обжигая нежную кожу жарким дыханием возбужденного мужчины: - Этой ночью я приду к тебе, моя госпожа.

Девушка, в своих шестнадцать лет уже ставшая женщиной, сдерживала дыхание, чувствуя, что сердце бьется все спокойнее. Она едва совладала с собственным страхом, оказавшись в объятиях короля. Она боялась всегда, каждое мгновение, и особенно в тот миг, когда этот мужчина входил в ее спальню, на секунду застывая над ложем и пожирая взглядом, в котором голод смешивался с обожанием, чувствовавшую, как все внутри холодеет, королеву, свою жену милостью богов.

А потом он наваливался на нее, не в силах больше терпеть, и брал со всей страстью, на какую был способен. Он входил в ее тело, шепча на ухо какие-то глупости, а Ирейна, извиваясь не от страсти, а от боли, пронзавшей ее нутро, лишь считала минуты, оставшиеся до завершения этой пытки. Порой она вскрикивала, а Эйтор принимал эти звуки за стоны сладострастия, вонзаясь в нее с еще большей силой, словно то был его последний день в бренном мире, и король стремился получить от него все, что было возможно.

Ирейна боялась с того самого мгновения, когда увидела на балу этого могучего человека, источавшего уверенность и власть, на всех взиравшего, как на своих слуг. А когда из Фальхейна в замок ее отца, затерянный в глуши, явились гонцы в парадным мундирах, она просто разревелась, стоило только увидеть гвардейцев, въезжающих в ворота, ибо тогда уже девушка поняла, что значит этот визит.

  - Король оказал нам великую честь, - тем же вечером провозгласил старый рыцарь, собрав свою родню в главном зале замка. - Ирейна вскоре станет королевой, матерью будущего наследника престола. Воистину, большей награды в знак признания заслуг наших славных предков перед этой державой нельзя было и желать! Будь ласкова с нашим государем, дочь моя, - обратился тогда к сидевшей по левую руку от него Ирейне старый Долмус, поднимая кубок, будто для тоста. - Пусть же знает государь, что нам ведома не только преданность и ярость в бою, но и нежность.

Тогда она не сдержалась, разревевшись прямо на пиру. Расторопные служанки увели девушку в ее покои под смех и пошлые шутки отца, и там Ирейна рыдала все то время, что шли приготовления к свадьбе. Сердце сжималось при одной мысли, что вскоре она окажется за сотни лиг от родного дома, одна, принадлежащая человеку, которого видела прежде единственный раз.

Потом слезы кончились. Словно пребывая в горячечном бреду, Ирейна под пение хора жрецов вошла в святилище Тайлы, дабы там был проведен свадебный обряд. Все, что произошло в тот день, казалось подернутым какой-то дымкой, все время хотелось проснуться, поняв, что видела лишь кошмарный сон. Но вот минул уже целый год, а пробуждение все никак не наступало.

Страх и стыд, вот те чувства, которые пришли на смену горю, рвавшему на части сердце девушки пред свадьбой. Она боялась всего, боялась этого шумного города, который могла видеть только из окна своих покоев, огромного гулкого дворца, так не похожего на знакомый с младенчества замок, небольшой, уютный, с обветшавшими стенами. Королева, вовсе не чувствовавшая себя хозяйкой, боялась молчаливых слуг, появлявшихся беззвучно, будто призраки, и не меньший страх у нее вызвали гвардейцы-наемники, стоявшие возле каждой двери, неподвижные, точно статуи. Неважно, что слуги заботились о ней, избавляя от необходимости заниматься чем-либо, кроме чтения, игры на арфе или вышивания, чаще - в одиночестве, много реже - в обществе нескольких придворных дам. Молодая королева предпочла бы делать все сама, и чувствовала бы себя в большей безопасности, зная, что возле входа в ее спальню не стоят день и ночь молчаливые громилы, которые, конечно, потом, в казармах, не могли не посмеяться над теми звуками, что касались их ушей, когда король проводил ночь со своей супругой. Ей всегда казалось, что все, и прислуга, и телохранители короля бросать ей в спину взгляды, насмешливые, полные презрения.

Но больше всего Ирейна боялась находиться рядом с этим огромным, сильным и властным человеком, с тем, кто отныне был ее супругом. При каждом его прикосновении девушке хотелось просто убеждать, спрятаться где-нибудь в бесконечном лабиринте коридоров и комнат, чтобы никто и никогда не смог ее найти. И еще больший ужас охватывал ее каждую ночь, когда в ее спальню входил король.

Наверное, он любил ее, только по-своему, стремясь одарить свою молодую жену самыми страстными ласками. И Ирейна искренне пыталась ответить ему тем же, загоняя страх куда-то в самое нутро, в самые дальние уголки своего сердца. И тогда ее охватывал стыд, ибо ее прикосновения, поцелуи, ласки были неумелыми, робкими, каким-то неуклюжими. Ей казалось, что король в любой миг может просто уйти, пресытившись ее жалкими попытками доставить ему удовольствие, просто осмеяв ее. Но этого не случилось, напротив, в последние дни Эйтор, ее господин, поводил в спальне своей супруги все больше времени, становясь еще более неистовым.