Путь - [72]

Целостность городских стен, вот уже почти полвека не видевших врага, ибо столько времени Альфион не вел больших войн, нарушалась воротами, обращенными на запад и на юг, туда, откуда чаще всего появлялись купцы или просто путники. От них к дворцу, возле которого, сливаясь, они образовывали большую площадь, вели две широкие улицы. Вдоль этих улиц располагалось больше всего лавок и постоялых дворов, где всегда были рады любому чужеземцу, если, конечно, он являлся в славный Фальхейн не с пустым кошельком и кинжалом за пазухой. Таким образом, город казался будто бы рассеченным на три части, причем на севере и западе строили свои дома ремесленники, всевозможные жестянщики, гончары и все прочие. Сейчас оттуда уже доносились громкие голоса, которые перекрывал перезвон кузнечных молотов. Мастеровой люд начинал трудиться еще до рассвета, спеша заработать себе на кусок хлеба, и труды своих стараний они несли в южные кварталы, ибо то была торговая часть столицы, сердцем которой служила рыночная площадь, над которой и возвышались те самые гномьи куранты.

В той части города всегда царила суета, слышался разноязыкий говор пестрой толпы, среди которой тенями шныряли ловкие карманники. Именно поэтому возле рынка гвардейских патрулей было почти столько же, сколько близь дворянских особняков. Казна пополнялась, прежде всего, за счет торговли, а потому следовало делать все, лишь бы иноземные купцы, единожды посетив славный Фальхейн, не забыли сюда дорогу.

Торговцы, как и ремесленники, тоже давно проснулись, и были готовы принять в своих лавках ранних покупателей. По узким улочкам, мощеным булыжником, словно по дну глубоких ущелий, образованных возвышавшимися домами, спешили по своим делам столичные жители, с высоты королевского дворца напоминавшие муравьев, суетящихся вокруг своего жилища в поисках пищи. В прочем, они были сродни этим насекомым не только внешне, вынужденные трудиться без отдыха, лишь бы не умереть с голоду, и такие же покорные своему правителю. Ремесленники, мелкие торговцы, они и были той основой, фундаментом, на котором стоял весь Альфион. И они же были самыми бесправными его жителями.

Куда-то бежали люди, мчались всадники, оглашая всю округу цокотом копыт, катились телеги и роскошные кареты, казавшиеся с высоты нескольких десятков ярдов детским игрушками. Прямо на мостовой располагались нищие, выпрашивавшие у прохожих медяки и готовые мгновенно раствориться в подворотнях, стоит только в дальнем конце улицы мелькнуть королевским гвардейцам. Фальхейн жил, встречая новый день.

  - Это мой город, - усмехнувшись, тихо вымолвил король Эйтор. - И моя страна, будь я проклят!

Он был королем, кто бы и что ни говорил за его спиной. Вот только последние дни Эйтора мучило какое-то нехорошее предчувствие, нечто, что он не смог бы выразить словами. И с каждым днем смутное беспокойство, видимых причин для которого не было, становилось все сильнее. Прежде, чем заснуть, король ворочался в постели по полночи, а днем, опасаясь оставаться один на один с собственными чувствами, с головой погружался в дела, лично принимая всевозможных просителей, разбирая пустячные тяжбы, или, если становилось совсем худо, закатывая буйные пирушки. И, конечно же, стремясь развеять печаль, он в последнее время все чаще посещал свою юную королеву.

Но растущую тревогу не в силах было заглушить ни вино, ни долгие бдения вместе со своими советниками над челобитными, ни полные неумелой, но пылкой страсти женские ласки. Он был королем, но чувствовал, что власть его становится все призрачнее. Эйтор горько рассмеялся, вспоминая свою молодость. Глупец, а ведь прежде он ведь мечтал о всеобщем поклонении, искренне верил, что лорды будут верны своей присяге, исполняя любую волю коорля!

Быть может, думал Эйтор, нужно была с первых дней своего правления задавить дворянскую вольницу, восстановив, пусть и ценой большой крови, власть и порядок во всем Альфине? Нужно было силой вернуть Кланы под свою руку, стоило только явиться во дворец гонцу от этих мерзких дикарей. Даже сейчас, спустя столько лет, король помнил презрительно брошенные ему в лицо слова, тем больнее резавшие по сердцу, оттого, что звучали из уст настоящего дикаря.

  - Наш народ, вожди Кланов единодушен в мнении, что нынешний правитель Альфиона не вправе повелевать нами, и Кланы отказываются отныне считать себя подданными Эйтора. В его жилах течет слишком мало крови истинных королей, последним из которых был усопший Хальвин. Мы привыкли жить законами предков, а они завещали, что сын наследует отцу. И, поскольку истинный наследник королевства, принц Эрвин, бесследно исчез, никто более не смеет приказывать нам. Кланы не желают войны, но требуют, чтобы их независимость была признана. Мы покоримся лишь законному наследнику, если же теперь в наши земли посмеют явиться слуги Эйтора, их встретит сталь!

  - Как они посмели, грязные варвары? - вскричал Эйтор, стоило только умолкнуть бесстрастно-высокомерному послу, даром, что тот был начесан, облачен в какие-то лохмотья и к тому же источал ядреный чесночный запах, заставивший присутствовавших в тронном зале дворян поднести к носу надушенные платочки. За спиной посланника, даже не взглянувшего на короля, едва захлопнулись двери тронного зала, когда Эйтор, вне себя от бешенства, вскричал, заставив вздрогнуть своих советников: - Если они не хотят отныне исполнять мою волю, то нужно истребить этих дикарей, всех. До единого! Опустошим этот край, чтобы там могли поселиться добрые альфионцы!