Путь усталости - [9]
Шрифт
Интервал
Ты родину свою унес с собой,
Ее нигде в пути ты не оставил.
Доволен будь везде своей судьбой,
Себя жалеть под солнцем ты не вправе.
Пускай потеряны и родина и дом,
Изгнанникам дано иное счастье:
Во всем величье целостном своем
Мир ощутить, разорванный на части.
ЗЕРКАЛА
ЗЕРКАЛА («Отражают зеркала, витрины…»)
И ужас притаился в зеркалах,И страх с поклоном подает нам свечи.И. Анненский «Панихида»
Отражают зеркала, витрины
В шуме улиц, в тишине домов
Те же лица, головы и спины
Сонма ненавистных двойников.
Кривится в годах отображенье,
Жизнь, мазок роняя за мазком,
Юноши счастливое виденье
Заменяет грустным стариком.
Зеркало! — страшнее нет прибора,
Что придумала людская злость.
Зеркало! — холодный столб позора
И жестоко хлещущая трость.
Злым портретом Дориана Грея
Всем грехам оно ведет учет.
И давно забытого злодея
В зеркалах преступник узнает.
Благостен Господь к Своим созданьям, —
На себя смотреть нам не дано.
Но божественное состраданье
Волей нам подобных снесено.
Бережно наводим амальгаму,
Тщательно шлифуем мы стекло.
Чтобы жизнь людскую сделать драмой,
Чтобы зеркала блестели зло.
В сатанинском нашем вдохновеньи
Мы не тратим жалость на живых.
Но в последнем к смерти уваженьи
Черным крепом покрываем их.
Касабланка, 13 августа 1960
«Сначала родина, потом семья…»
Сначала родина, потом семья —
Все кануло, все ускользнуло в Лету.
И вот теперь я обречен по свету
Влачить останки самого себя.
Но все-таки во мне еще живет
Высокое и ясное сознанье:
Все радости, всю скорбь Господь дает,
И не по силам нету испытанья.
Сядь у руин, как Иов на навоз.
Гноящие скрепя упорно раны,
Молись, чтоб не иссяк источник слез,
И пой страданью своему осанны.
Чтобы во тьме к тебе грядущих дней,
В твой душе спокойно-примиренной,
Затеплился лампадой тихий свет,
Над холмиком мечты несовершенной.
Касабланка, 22 мая 1959
САЛЬЕРИ
Кириллу Тарановскому[30]
Я начал постигать тебя, Сальери.
Сомненьям отравленный творец,
Ты близок мне в своем святом неверьи,
Что достижим бессмертия венец.
Ты жив во всех, кого священной лирой
Благословляя тронул Аполлон,
Кто обречен лепечущему миру
Нести созвучий полноценный звон;
Кто победил слепое вдохновенье
И, постиженьи медленном Творца,
Горит огнем высокого стремленья
Гармонию осмыслить до конца.
МОХАЧ[31]
Город Мохач находится в Венгрии, будучи расположен на правом берегу западного русла Дуная, раздел которого образуется болотистым островом Мохач или Марштта. Мохач знаменит двумя битвами: в первой турки разбили в 1526 году венгров; во второй же — Карл IV Лотарингский, командуя венгерскими и имперскими войсками, разбил в 1687 году на голову турок.
Однообразное движение колес
Шевелит воду мутную Дуная,
И птиц ленивых вспугнутая стая,
И берегов унылый желтый лес.
Еще один последний поворот,
На глади вод описан круг широко
И пристани — баржа, потертым боком
Очередной приемлет пароход.
Загрузят уголь. Тачек длинный ряд,
Скрипя, вползает по дрожащим сходням.
За ивами маячит колокольня,
В вечернем небе окнами горя.
Забытый край, безлюдны берега,
И только вывеска над низким кровом
Дощатой пристани поблекшим словом
Название «Мохнач» уберегла.
***
Последняя стена. Разбита рать.
Тяжелый пар течет с реки волною,
Прохладною ковыльной целиною
Просторы Угрии поверженной лежат.
Куда бежать? Чужой победы рог
Уже трубит над горестной равниной
И многолики, но едины
Юг, север, запад и восток.
Устали кони. Спотыкаясь шли.
Вставал прозрачно-хрупкий серп двурогий,
Затравленный король, без войска, без дороги,
Пил аромат потерянной земли.
Давили латы; онемев, рука
Безвольно никла к лошадиной гриве.
Степные ветры в трепетном порыве
Дым деревень несли издалека.
В тумане липком куталась земля.
Не видели глаза обман болота,
И вечности бесшумные ворота
Открылись, принимая короля.
И где-то здесь, у этих берегов,
В трясине топкой вязли люди, кони,
И не были страшны уже погони,
И не пугал звенящий звук подков…
***
Нагружен уголь, снова пароход
Скользит вдоль серой поросли ракиты,
И кажется далеким и забытым
Мохач, затерянный у тусклых вод.
АНГЕЛ
Сергею Бонгарту
I
Ангел, но не ласковый хранитель,
А безжалостный, жестокий, злой,
Воспитатель странный и учитель
Наблюдать приставлен надо мной.
Он во всем со мной обличьем сходен:
Так же гладко выбрит, так же сед,
Волосы стрижет по той же моде,
Носит тот же галстук и жилет.
И за каждой новой неудачей,
Издеваясь над бедой моей,
Он подходит поступью кошачьей,
Он стучится у моих дверей.
Говорит язвительно: «Послушай,
Ты, седой ребенок, не балуй.
Ты легко когда-то отдал душу
За девичий первый поцелуй.
Что же ты теперь еще хлопочешь,
Что томишься мукою земной?
Никого ты полюбить не можешь,
Ты навеки безысходно мой».
Я кричу ему: «Отдай мне душу,
Старый шулер! Откуп слишком мал,
Я тебе в лицо сказать не трушу,
Что меня ты гнусно обобрал.
Был тогда доверчив я и молод,
Я не мог заметить твой обман;
Жег меня исканий вечный голод,
В мир глядел сквозь розовый туман.
Пенились и звали океаны,
Видел птиц неведомых полет,
На песках Сахары караваны,
В огненном сияньи — вечный лед.
Подвигов искал больших и смелых,
Верил в правду, ненавидел ложь,
И легко паря на крыльях белых,
Был душою с серафимом схож.
В сумрак ты одел моря и сушу,
Маяков задул зовущий свет,
Ты, добытую обманно душу,