Путь к женщине - [54]

Молодой франт в ярко-зеленом шарфе, с длинными, до колен болтающимися концами, в черно-белом клетчатом мод ном кепи входит в руины. Тоном повелителя:

– Настя!

Настя Шибалину тихо:

– Сказать, что занята?

– Нет, отчего же? Иди.

– А как же ты?

– Я все равно другую жду.

– А то смотри… Это свой человек… Служит в…

Она говорит Шибалину на ухо, где он служит.

– …Так что он мог бы какие-нибудь полчаса подождать, если ты хочешь пойти со мной…

– Нет, нет, Настя. Иди.

Достает кошелек, дарит ей несколько монет.

Франт прохаживается в стороне, с нетерпеливым видом марширует. Приостанавливается, смотрит вбок через плечо, капризно:

– Нас-тя!

Настя благодарит Шибалина, прощается, прячет день ги, бежит, пошатывается, торопится съесть на ходу еще одно пирожное:

– Иду, иду! Подходит к франту:

– А долг принес?

Делает шаг назад, стоит, упирается, не хочет идти за ним в пролаз:

– Тебя спрашивают: долг принес?

Франт молча бьет ее по шее, она кричит, он бьет еще, схватывает ее за шиворот, пригибает к земле, ударяет коленом в зад, она пролетает впереди него в пролаз.

XXII

Ванда – очень красивая, в кроваво-красной широкополой шляпе, тонкая, воздушная благодаря лунному освещению, является из города в руины, гордо шествует по залу, точно дела ет смотр своим войскам, замечает на куче кирпича Шибалина, приостанавливается, вопросительно улыбается ему, он делает ей легкий утвердительный кивок головой, тогда она смело идет прямо к нему. Глядит на бутылки, на бумажки, игриво:

– Пировали?

Шибалин приготавливает для нее место возле себя:

– Да. Подсаживайтесь. Берет бутылку:

– Тут еще осталось глотка два. Наливает ей.

Она с наслаждением выпивает:

– Шла и думала: где бы рюмочку выпить?

Маленьким нежным ртом ест пирожное, искоса скользит по фигуре Шибалина красивыми испытующими глазами. Шибалин наполняется волнением:

– Я еще в прошлый четверг вас заметил. Вы были тут с каким-то важным военным. Я тогда же решил встретиться с вами.

Ванда закусывает остатками:

– Встретиться недолго.

Осматривает качество его платья, обуви, шляпы.

– А вы что… где-нибудь служите?

– Нет.

– Чем-нибудь торгуете?

– Тоже нет.

– Как же так?

– Так. У меня свободная профессия.

– А-а, знаю.

Вздрагивает, перестает жевать:

– Почему вы так пронзительно на меня смотрите? Не смотрите так!

Шибалин мякнет, льнет к ней, обнимает за талию.

– Ваше имя?

– Ванда.

– Это настоящее или псевдоним?

– А вам не все равно?

Конечно, не все равно.

– Опять! Опять уставились на меня! Ну чего вы на меня так смотрите!

– Смотрю я на вас, Ванда, и думаю: как вас, такую яркую, такую интеллигентную, до сих пор никто из мужчин не прибрал к рукам?

– Мне нету счастья.

– Вы, пожалуйста, не удивляйтесь и не обижайтесь, если я буду расспрашивать вас, Ванда… Я слишком заинтересовался вами еще тогда… Скажите, Ванда, вы когда-нибудь любили?

– Надо иметь каменное сердце, чтобы не любить. Любила.

– Ну и что потом?

– Надо иметь мертвое сердце, чтобы оно не сдвинулось. Разлюбила.

– Это было когда?

– Давно.

– Вам сколько лет?

– Старая уже. Двадцать четыре. И больше ничего не буду рассказывать… Не люблю, когда расспрашивают! "Как", да "когда", да "почему", да "с кем в первый раз", да "с кем во второй"!..

– Противно!.. Если больше познакомимся, тогда при случае еще можно будет рассказать. А так – нехорошо. У вас есть курить?

– Пожалуйста.

Они закуривают, продолжают беседовать…

XXIII

Первый приличный гость, уже немолодой, в больших заграничных очках с круглыми стеклами в роговой оправе, заходит в руины, как к себе домой.

К Шибалину.

– Извиняюсь. К Ванде:

– Ванда, не знаете, Фрося свободна? Антоновна с своего места:

– Занята! Занята!

Первый приличный подходит к Антоновне:

– А скоро она освободится?

Антоновна:

– Нет. Не скоро. На квартиру взяли. На ночь. На извозчике приезжали. Какие-то богатые. Тоже в очках. Наверно, иностранцы.

Первый приличный в нерешительности стоит, раздумывает:

– А Настя?

– Настя, та скоро должна освободиться! Садитесь. Посиди те тут пока на камушке. А что, разве в театрах уже окончилось?

Гость:

– Да. Как раз сейчас разъезжаются.

Садится на тумбочку из кирпичей.

Второй приличный гость усиленно прячет лицо в поднятый воротник летнего пальто и под широкие поля шляпы. Глядит на Антоновну узенькой щелочкой между полями шляпы и краем воротника:

– Фрося тут? Антоновна:

– Нет и не будет.

– Где же она?

– В городе.

– А Настя?

– Настя, та скоро должна освободиться. Садитесь. Посидите на камушке вон за тем гражданином, вторым будете, они тоже ее дожидаются.

Второй приличный прячет от первого лицо, садится на тумбочку из кирпичей, в линию с ним, спиной к нему:

– Та-а-к… Антоновна:

– Должно, тоже из театра? Второй:

– Из театра.

Третий приличный, очень представительный, седой, в цилиндре, настоящий западноевропейский министр, в маленькой черной шелковой маске, к Антоновне:

– Здравствуйте, гражданка.

– Здравствуйте, гражданин.

– Фрося там?

– Нет, ей нету.

– А скоро будет?

– На этой неделе вовсе не будет.

– О! Что так?

– Уехала в деревню. Побывать.

– И давно уехала?

– Сегодня.

– В котором часу?

В десятом вечера.

– Немного не захватил! Жаль, жаль… А Настя?

– Настя тут. Садитесь там на камушке, где те двое муж чин сидят, третьим будете, они тоже ее дожидаются.