Один из следующих дней был отмечен для Максимки разговором, оказавшим большое влияние на всю его жизнь.
Голубые вечерние тени от домов перекинулись на улицу.
В клубе зажгли свет. Было воскресенье, и ребята, наверно, все уже собрались там. Рядом с Максимкой вдоль заросших сиренью и смородиной заборов шагал его лучший товарищ и одноклассник Паша Ефимчук.
Как и Максиму, Паше помешала учиться война, и в первый класс он попал только зимой сорок пятого года. А несколько дней назад они оба. Максим и Паша, сдали последний экзамен за четвёртый класс.
— Значит, решился? — спросил Паша, сбоку поглядывая на Максимку.
— Решился.
Максим ступал широко и твёрдо, припечатывая шаги к влажной после дождя земле. Лицо его было задумчиво и по-взрослому серьёзно.
— Или здесь пускай на работу определит, или в город куда подамся — на завод, на постройку, — либо ещё куда… — медленно и ясно сказал он. — А колхозу быть обузой не хочу.
— Какая же ты обуза для своих! — возмутился Пашка.
— Всё равно не хочу! Что у меня, рук нету? Или я малолетний? Нет, не могу я так, Паша. Ты меня не отговаривай, ты сам знаешь, другие в мои года… — Максимка запнулся и махнул рукой.
Да разве он мог объяснить Пашке про всё, о чём передумал за эти сумрачные дни после смерти матери?
Дорога сворачивала вправо, дом председателя был третий от угла: на крыльце стоял он сам в старой гимнастёрке и забрызганных грязью сапогах, видно, только вернулся откуда-то.
Максимка сказал тихо:
— Ты, Паш, меня здесь обожди, — и подошёл к крыльцу.
— К вам я… Или другой раз придти? — спросил он.
— Заходи, парень.
Председатель пропустил Максимку вперёд и захлопнул дверь. Этого человека Максим побаивался: председатель был строг и резковат. Он не так давно вернулся из армии, и к нему ещё не привыкли.
— Так какое дело у тебя?
Максим молча вынул и протянул аккуратно сложенный листок.
«Выдана настоящая справка Рудневу Максиму в том, что он сдал экзамены за четыре класса начальной школы.
Директор Ново-Бурнинской школы». И подпись с печатью.
— Знаю. А дело в чём?
Максимка сказал, сдерживая подымавшееся волнение:
— Учитель велел в Сухаревскую школу снести, записаться в пятый класс… А я…
Председатель устало присел на край скамьи и придвинул Максимке табуретку.
— Ну, а ты?
— А я… — Максим замялся и, внезапно смелея, заговорил: — Я учиться больше не пойду. На работу меня пошлите, за этим и пришёл, чтобы работать.
— Работать? — Председатель внимательно посмотрел на него: — А ученье по боку? Хватит, выучился? Ты ведь Марии Рудневой сын, так?
— Так.
— Значит, мы тебя, как мать померла, до конца четвёртого класса довели, — он ещё раз бегло взглянул на справку, — и больше учить не станем, а работать пошлем?
Максимка опустил голову.
— Нету на то моего согласия, — сказал, вставая, председатель. — Летом, конечно, помогай, — хочешь, на конном дворе, хочешь, в поле. А с осени пойдёшь в Сухарево, там интернат, теперь можешь при школе жить, образование кончать. Понял?
— Так я же… — Максимка тоже встал.
Светлые глаза его вдруг потемнели, он сказал сбивчиво и горячо:
— Так я же обдумавши к вам пришёл! Мне работать пора!.. Другие в мои лета работают… А я? Разве я не справлюсь? Эх, да что говорить!.. Тогда в город поеду, там не такие, как я, своим заработком живут… Мне с осени шестнадцатый год пойдёт!..
— В городе? — Председатель подошёл вплотную к Максимке. — Ты меня городом, парень, не пугай! У нас по всей стране порядок один. Моё слово твёрдое: на работу тебя не пошлю, дальше учиться надо. Колхоз обеспечит. От меня в своей просьбе поддержки не жди, нам недоучки тоже не нужны! Точка.
Он хотел сказать ещё что-то, но дверь отворилась, женский голос крикнул:
— Андрей Степанович, из райкома в сельсовет звонили, тебя вызывают!
Максимка сложил справку, плотнее надвинул фуражку и вышел на крыльцо. Потемневшее весеннее небо дохнуло на него ночной прохладой.
Пашка нагнал товарища уже за несколько домов. Максим молчал, упорно не отвечая на пашины расспросы.
Только подойдя к клубу, когда вспыхнувший фонарь осветил его взволнованное лицо, Максим сказал:
— Недоучек вам не надо… Хорошо нехорошо…
Поздним вечером этого же дня Максимка старательно переписывал письмо капитану Бондаренко, в котором сообщал о смерти матери и о своём решении приехать к нему в Москву:
«…И прошу вас, Николай Антонович, в просьбе моей не отказать. Я же соберусь скоро. Делать мне здесь нечего, раз такой разговор. И дома одному тошно, без матери хожу, как пришибленный. Не могу я так…
Очень прошу вас, Николай Антонович, пристройте меня куда-либо, чтобы мне самому на себя зарабатывать: или на завод или ещё куда. Я дела никакого не боюсь. Москва — город большой, я и в газетах читал и по радио слышал: на работу народу много требуется, и с общежитиями. Остаюсь до скорого свидания.
Максим Руднев.
Денег у меня и на дорогу и на первое время хватит, вы не сомневайтесь. А за гостинцы и посылку вам от меня спасибо, Николай Антонович».
Так Максим Руднев из колхоза Новая Бурня очутился в Москве, в поисках капитана Бондаренко, работы и новой жизни.
