Но сегодня… Сегодня между нами бегают кошки. Дюжина или около того. Черные, белые, рыжие и трехцветные.
Все эти отвлеченные размышления заняли секунды две, три, пока я шел к российской фракции.
Наши столы, то есть столы, за которыми мы сидим здесь, расположены достаточно близко, чтобы общаться, будь на то желание, но и достаточно далеко, чтобы не общаться, если не захочется.
— Что вам снилось этой ночью, Михаил? — встретил меня вопросом Спасский.
— Тайна снов, Борис Васильевич, у нас гарантируется государством. А что?
— Хюбнер рассказал, что ему снилось, как на пару с вами он сражался с динозаврами. Здесь, в Джалу.
— Ну, видел он такой сон, так что с того?
— Мне тоже это снилось. Этой ночью.
— Вы с Хюбнером сражались с динозаврами?
— Не с Хюбнером. Я деталей не помню, я вообще плохо помню сны, но были динозавры, которые ломились в гостиницу, была стрельба, я палил по ним из револьвера…
— Нагана?
— Не знаю, не разбираюсь я в револьверах. Но палил. И это ладно бы. Анатолий?
— Да, мне тоже снились какие-то твари, стрельба, суета… Кошмар, в общем, — ответил Карпов.
— И я начал расспрашивать остальных. Кто-то вспомнил, что видел динозавров, кто-то не помнит, или говорит, что не помнит. Но очевидно, что дело тут непростое. Не бывает таких совпадений. Не бывает!
— И все, конечно, встревожились. И мы тоже. Может, нас чем-то облучают, внушают одинаковые сны? — сказал подошедший Фишер.
— Ливийцы?
— Почему ливийцы? Американцы, со спутников. А, может, и ливийцы. Купили аппаратуру да вот хоть у ваших, у Советов. Или у китайцев.
— Или в еду подмешали что-нибудь. Древняя медицина фараонов, или карфагенян, в общем, Африка, — предложил Спасский. — Вот все и боятся есть. Скушаешь овсянку или яичницу с ветчиной, и начнешь видеть призраки, фата-морганы, миражи.
Я огляделся. Действительно, никто ничего не ел. И еды на столах не было.
Я подозвал официанта и заказал обычный свой завтрак — креветочный салат, яйцо всмятку и стакан гранатового сока.
— То есть вы не боитесь? — спросил Фишер.
— Я хочу есть. Это первое. И да, я не верю, что причина совпадения в еде. В спутники или секретную аппаратуру тоже не верю. То есть она, может, и есть, такая аппаратура, но не вижу смысла показывать нам осовремененную версию «Миллиона лет до нашей эры»
— Чего? — спросил Фишер.
— Фильм такой. Про динозавров.
— А фильм… У нас много фильмов про динозавров…
— А что касается общих снов, нужно подумать… — тут принесли мой заказ, и я принялся за креветок. Чапай думать будет!
Все терпеливо ждали.
— Вариантов много. Самый простой — что не было никаких общих снов.
— Как — не было?
— Так. Не было, и всё. Описан случай, как на антарктической станции «Восток» все двадцать четыре человека видели общий сон. Будто все они подверглись нападению крион, гипотетических существ, живущих в трещинах антарктического купола. Они, крионы, в полярную ночь напали на станцию. Минус девяносто, ветер, разреженный воздух… В общем, все умерли. В сновидении, конечно. Наяву все живехоньки. Но состояние, близкое к панике. И вся зимовка пошла наперекосяк. Там ещё много чего было, на «Востоке». Потом разбиралась государственная комиссия. И вот что установила… — я принялся за яйцо.
Все ждали.
— Сон этот видел механик-дизелист. И рассказал напарнику. И только после рассказа напарник вспомнил, что и он видел этот сон. Потом они рассказали другим, и все тоже вспомнили. На самом деле это было наведенное воспоминание.
— Наведенное?
— Они не видели этого сна. Но под влиянием рассказа внушили себе, что видели. Неосознанно внушили. Им стало так казаться. В обычных условиях такое редко бывает. Ну, у двух, много у трех. Но на станции особые условия. Оторванность от мира. Ночь. Суровая, спартанская обстановка, кислородное голодание. Замкнутый коллектив. Усталость, истощение нервной системы. Общий сон — своего рода массовая истерия. В средние века такое наблюдалось сплошь и рядом. Теперь пореже. Но вот случилось.
— То в Антарктиде. А здесь наоборот. Солнце, жара… — возразил Карпов.
— Противоположности сходятся. И яркое солнце, и жара, и сухость воздуха выводят из равновесия нервную деятельность. Мы лишены привычных раздражителей — телевидения, кино, газет и книг, общения с близкими. У нас интенсивная умственная работа, вплоть до изнурения. Наконец, у нас много общего.
— Чего же у нас общего? — спросил Фишер.
— Мы все шахматисты. Гроссмейстеры. Высочайшей пробы. То есть наши мозги настроены на одну волну, шахматную. И потому внушаемость наша — между собой — повышена. И сон Хюбнера вошел в сознание каждого, как собственный.
— Нет, — сказал Спасский, помолчав. — Я же видел этот сон до того, как услышал Хюбнера.
— У вас, Борис Васильевич, есть тому подтверждение?
— В смысле?
— Вы, проснувшись, записали сон?
— Нет, конечно. У меня нет такого обыкновения.
— И ни у кого нет. Из тут присутствующих, я имею в виду. Вам только кажется, что вы видели сон раньше, чем рассказал Хюбнер. Фокус сознания.
— Ну…
— У вас было когда-нибудь дежа вю? Чувство, что нечто уже происходило с вами? Это из той же серии. Фокусы сознания.
До конца я Спасского не убедил. Но сомнение заронил.
