— Хорошо, ты же доктор.
Я не доктор, я только учусь, но чего уж там, в войну с четырьмя-то годами мединститута запросто брали в госпиталь. И с тремя брали. Да что с тремя, сразу брали — санинструктором. И не в госпиталь, а на передовую. В нашем Черноземском мединституте из ста двадцать человек, ставших санинструкторами в первые дни войны, погибли сто четыре. Остальные получили ранения.
Но сейчас-то не война.
Ульф Андерсен лежал на полу рядом с игровым столиком. Лежал и дрыгал ножкой. Чуть-чуть.
Рядом стоял его соперник, Ульман, с видом несчастным и боевым одновременно.
— Я тут не при чём — сразу заявил он. — Ничего не делал. А он вот как-то повалился, сначала на столик, а потом вот…
И в самом деле, все фигуры были разбросаны — по доске, по столику, по полу.
Но я на фигуры не смотрел. Смотрел на Андерсена. Никаких инструментов у меня не было, но нас учили, что главное — это голова, и то, что к ней прилагается. Глаза, уши, нос. Язык тоже, раньше на вкус много чего определяли. Сейчас нет.
Но и так было ясно. Без пробы на вкус.
Тут подоспел турнирный медик, Абдул. Парамедик. Ну, не врача же держать на турнире. В Ливии врачей мало.
Он смотрел на меня.
— Солнечный удар, — сказал я, пропустив вводную часть.
Абдул продолжал смотреть.
— Нужны носилки и пара крепких парней, — сказал я ему.
Он вышел из зала, и через пару минут вернулся с охранниками — и с носилками.
Андерсена унесли в его номер. В сумке Абдула нашлась вата и нашатырь, вот и все нужные лекарства.
Андерсена раздели — нет, не полностью, конечно, — уложили на постель, включили кондиционер, дали понюхать нашатырю, и он пришёл в себя.
— Голова болит, — пожаловался он. И попытался встать. Но — не вышло.
— Больному нужны прохлада, тишина и покой. Холодные компрессы на лоб, менять каждые двадцать минут, — втолковывал я парамедику, а он смотрел на меня, как смотрит всякий свободолюбивый араб на колонизатора-угнетателя. Видно, у него были совсем другие планы.
Ничего страшного. Бывает. Солнце здесь могучее, а многие этого в расчет не принимают. Даже радуются, считая, что солнце — это здоровье, и норовят под солнышком позагорать.
— И хорошо бы больному чаю, слабого, зеленого. Без сахара, — я ещё раз проверил пульс.
Состояние Андерсена меня не тревожило. Без солнечного удара не обходился ни один сельхозотряд в родном Черноземье, и ничего, все быстро возвращались в строй. Больше тревожило молчание парамедика. Может, плохо говорит по-английски? Ну, положим, наши санинструкторы тоже не очень чтобы очень. Но для международного турнира могли бы и найти.
Ещё раз внятно сказав Абдулу, что от него требуется, я покинул номер Андерсена.
Вот так всего ничего, а час-то прошёл. Как там с моей партией?
С моей партией всё в порядке: Фишер просто подозвал судью, часы остановили и партию отложили. И партию Ульмана с Андерсеном тоже отложили. А остальные закончились вничью: взволнованные происходящим, гроссмейстеры решили судьбу не искушать. Трудно сосредоточиться, когда игрок за соседним столиком теряет сознание.
Меня позвали в судейскую комнату.
Вот она, тяжкая ноша самаритянина: другие отдыхают, болтают, пьют кофе, а я мало что не завершил партию, так вот теперь к судье зовут. Пустяки? Только не на шахматном турнире. Любая мелочь может сбить настрой.
Мне нередко приходится общаться с писателями — по делам «Поиска». Они жалуются, что их не понимают. Особенно домашние. Мол, ты всё равно сидишь дома, сходи в прачечную, за хлебом, или внука из садика забери, тебе, мол, полезно будет отвлечься на часок-другой. Не понимают, что написание романа или даже небольшого рассказа требуют человека целиком, что если человек не ходит на службу, а работает дома, то он не свободен весь день, а весь день занят. Даже когда чистит зубы — занят.
То ж и шахматист в игровой день.
Меня встретили директор турнира господин Бадави и главный судья господин Шмидт. Встретили как доброго друга. Предложили кофе.
— И что же случилось с господином Андерсеном? — спросил меня Бадави после того, как от кофе я вежливо отказался. — Надеюсь, ничего ужасного?
— С Андерсеном случился солнечный удар.
— Он нуждается в экстренной госпитализации? Мы можем немедленно вызвать самолет.
Я вспомнил, как ехал от аэродрома в отель в раскаленном автобусе. Только этого Андерсену и не хватало.
— Нет, экстренная госпитализация не требуется.
— А сможет ли господин Андерсен вернуться к игре, и если да, то как скоро?
— Не знаю. Я не доверенный врач Андерсена и не официальный врач турнира, у меня нет полномочий решать подобные вопросы.
— Но каково ваше мнение?
— Полагаю, ответ на это можно будет дать через два-три дня. Но я очень удивлюсь, если Андерсен покинет турнир. Он боец, и вернется в строй, — о том, что побудительным мотивом продолжения участия является крупный приз даже за последнее место, упоминать не стал. И так ясно.
— Благодарю, вы нам очень помогли, — сказал господин Бадави.
И я пошел в ресторан. Перед игрой я ничего не ел, только кофе с рахат-лукумом, но сейчас время пришло. Десять недель, тут режим — вещь обязательная, иначе пойдешь вразнос и до финиша доберешься в жалком состоянии.
