Пустота - [19]

– Он учил меня, что в таких местах, как «Кошачье танго», нужно смотреть внутрь, а в таких, как это, наружу, на звезды. Я никогда толком не соображаю, на что именно гляжу.

В конце концов она отыскала розовое одеяло в клетку на полу рубки: оно пахло животными.

– Попроси Толстяка Антуана, чтобы со мной поговорил насчет дела Тони Рено. Я всегда на связи. Я всегда интересуюсь вашими делами.

Она аккуратно прикрыла Лив Хюлу одеялом.

– Стало теплей? – спросила она.

Пошла к двери, но задержалась на пороге.

– Космический капитан вроде тебя, милая, может себе позволить штаны поприличней.

Ассистентка считала, что не испытывает страха перед собственным взглядом. Она каждый день смотрела себе в глаза, но не обязательно что-нибудь в них видела. У нее сформировалось расписание привычных дел, на работе ли, на отдыхе ли. В середине дня ее часто можно было застать среди киосков «Prêter Cur»: там она знала всех бойцов, портных и торговцев органами, они будто сошли с открыток или сигаретных ярлыков какой-нибудь старой коллекции. По утрам ассистентка на большом розовом ретроавтомобиле приезжала на Окраину Саудади, где Зона Явления расплывалась, выцветая до собственного ореола, а в клочковатой мгле зачастую маячило что-то большое и нечеткое, меняя позицию. По вечерам она зависала в барах на Стрэйнт или твинк-баке на Си-стрит, а иногда просто сидела в своей комнате на глоубтаунской улочке, глядя в зеркало, следя, как ползут по стенам отсветы ракетно-портовой физики, и придумывая себе имена.

Она называла себя Секхет[14], Милашкой, Розами, Радтке[15], Эмили-Мизери.

Испробовала Девушку Разбитое Сердце и Имоджен.

Испытала Доминатриссу Первой Точки Лагранжа.

Она смотрела в зеркало и говорила:

– Такая красотка просто не может остаться в девках.

7 Вас вызывает Англия

В Лондоне погода переменилась. Анна Уотермен пересела с одного поезда на другой в Клэпхэме и рейсом в 12:10 до Эпсома прибыла на Каршолтон-Бичес. Оттуда двинулась сперва на восток, потом на юг под небом, готовым как разразиться дождем, так и просиять солнцем; длинные кварталы заброшенных и полузаброшенных пригородных коттеджей уходили в сторону Банстеда, при каждом имелся стометровый сад и деревянный замшелый гараж. Недалеко от королевской тюрьмы Даунвью Анна свернула в переулок, показавшийся ей смутно знакомым, и вошла в первый же сад. Дом был трехэтажный, обособленный, с выложенными по низу штукатуркой с каменной крошкой белеными стенами и мансардными окошками у конька крыши, а панорамные окна первого этажа чисто вымыты. Это не оставляло особой надежды: Анна знала, что в нужном ей доме окна будут грязными, сам он окажется заброшенным, словно обитателю все равно, как жилище выглядит снаружи. То будет дом, всецело обращенный внутрь.

Тем не менее Анна вытащила футляр с жестким диском из сумочки, просто на всякий случай, и взвесила в руке. Если бы ее сейчас остановили, она могла бы продемонстрировать футляр в знак своих добрых намерений.

Она скажет:

– Я просто хотела это вернуть.

И это будет правдой. Она, впрочем, уже привыкла проникать в чужие сады. Ее ни разу не поймали.

Короткая тропинка, заросшая сорняками, вела к гаражу. В саду перед домом порывистые проблески света выхватывали из сумерек зеленеющий падуб и старые розовые кусты. Остановившись у панорамного окна и сложив руки чашечкой вокруг лица, чтобы отсечь паразитные отражения, она обнаружила, что смотрит в комнату, полную частично распакованных коробок и старых пакетов, словно кто-то отсюда много лет назад намеревался выехать, да так и не выехал. У стен стояла мебель – самая разная, включая больничную койку и обеденные столики различных размеров, а узкие треугольные лоскуты обоев отклеились, обнажая старую краску. На полу змеились ни к чему не подключенные электропровода. Поверхности всех предметов в комнате, от стремянки до лампочки без абажура под потолком, покрывал густой грязный слой пыли: он накапливался в любом заброшенном лондонском доме год за годом, подобно специализированному промышленному защитному покрытию. Комната казалась заброшенной, но не то чтобы ничейной. Дверь в задней стене была приоткрыта – достаточно, чтобы впускать внутрь немного света, но недостаточно, чтобы дать понять, царит ли и в других помещениях подобное запустение.

Анна пожала плечами и пошла обратно, но тут же заслышала чьи-то шаги по бетону, и мальчишка лет шестнадцати появился из-за угла, оглядываясь через плечо, словно натворил что-то внутри и теперь ожидал, что за ним погонятся. Он был в узких джинсах, подвернутых до щиколоток, тесной, не по размеру, футболке и высоких сапогах на шнуровке, запятнанных черной и розовой краской. Короткие соломенные волосы заляпаны гелем в таком беспорядке, что напоминали старый колючий куст. Увидев Анну, он подскочил от неожиданности и торопливо проговорил:

– Не знаю, что вы там себе подумали, но я пришел к женщине, которая тут живет. Я ей иногда фильмы приношу, но по большей части читаю вслух.

Анна, не зная, что на это ответить, промолчала. Мальчик выжидательно смотрел на нее. Он был ниже ее ростом, а на лице застыло странное выражение: словно ему в глаза постоянно дует сильный ветер, не ощутимый больше ни для кого. В очевидной попытке убедить ее, что говорит правду, мальчишка выставил перед собой книжку в мягкой обложке, толстую, местами порванную, с коричневыми пятнами на краях страниц.