Пусть всегда светит солнце - [9]

— Ты все шутишь, — разочарованно протянул Кулар.

Харакпен ничего не ответил. Он увидел выехавшего из тайги всадника.

— Хо-хо! Харакпен! — закричал тот, не слезая с лошади. — Что я вижу? Ты стал настоящим нойоном. Вон сколько у тебя овец.

Харакпен вгляделся и узнал Самбу.

— Или ты опять пасешь чужих овец? — продолжал тот.

— Я пасу своих овец, — возразил Харакпен. — Это овцы…

Но шаман перебил его:

— Своих, говоришь? Так что же ты плохо встречаешь гостя? Я устал и голоден. Давай зарежь барашка и накорми меня.

— Этого делать нельзя, — твердо сказал Харакпен.

— Ну а тогда зачем же ты говоришь, что пасешь своих овец, если ты не можешь ими распоряжаться? Или, может быть, ты перестал уважать обычай и не хочешь накормить голодного путника?

— Что с тобой говорить? — спокойно ответил Харакпен, догадавшись, что Самба просто над ним издевается. — Ты многого не понимаешь. А если ты голоден, то сойди с коня и идем в юрту. У меня достаточно еды — есть хлеб, и мясо, и масло.

— Как-нибудь в другой раз, — скрипуче рассмеялся шаман. — А сейчас я тороплюсь. — Он нагнулся с коня и прошептал: — Большая беда идет, Харакпен. Когда я узнал об этом, я вспомнил о тебе. Хоть ты и обидел меня, но я не держу на тебя зла. И я поспешил тебя предупредить. — Самба воровато оглянулся и зашептал еще тише: — Духи разгневались на русских. Скоро здесь наступит тьма, и на землю падет мор. Уезжай отсюда, Харакпен. Уезжай, пока не поздно.

— Ты опять принялся за старое, Самба? — насмешливо спросил Харакпен. — Каркаешь как ворона. Но никто тебя не боится.

Шаман выпрямился в седло и злобно сверкнул глазами:

— Помяни мое слово, Харакпен. Ты еще придешь ко мне и будешь молить о помощи. Но смотри, чтоб это было не слишком поздно.

Самба ускакал.

Кулар, внимательно слушавший разговор, затеребил деда:

— Кто это?

— Шаман Самба, — устало ответил Харакпен.

— А о какой беде говорил Самба?

— Не знаю. Наверно, просто пугает… Знаешь что, Кулар, поезжай к Монгушу и расскажи, о чем тут говорил Самба. Странно, что он появился в этих местах. Он давно откочевал в горы и здесь не показывался.

4

Время шло, а капитан Кушнарев все еще не мог найти потерянный след. Выставленные им секреты в ущелье и на перевале, закрывшие выходы с горных пастбищ, ничего не обнаружили. Не дали результатов прочесывание чайлагов и опрос чабанов. Да разве найдешь человека в горах, в зарослях? Можно десятки раз пройти около него и не заметить. Но капитан не отчаивался. Секреты он не снимал, осмотр пастбищ продолжался.

Громкий топот копыт во дворе отвлек Кушнарева от его мыслей. Он подошел к окну. У коновязи стоял спрыгнувший с лошади Монгуш. Капитан вышел на крыльцо.

— Что еще случилось? — спросил он, взглянув на взволнованное лицо ефрейтора.

— Товарищ капитан, — начал докладывать Монгуш, — я с отцом разговаривал. Подозрительные вещи он о шамане рассказывает.

И Монгуш рассказал капитану о посещении Самбой Харакпена.

— Самба ускакал, — закончил он. — А после него в тех местах появилась сибирская язва. Ее никогда там не было.

— Сибирская язва? — переспросил Кушнарев. — Тогда все ясно. Надо сейчас же обыскать юрту шамана.

Но когда пограничники добрались до становища шамана, юрта была пуста — ни Самбы, ни Кара-бая в ней не оказалось.

5

Кулар стоял около ствола столетней лиственницы, сжимая в руках карабин и пристально вглядываясь в темноту. Ныли ноги, от усталости болела спина, хотелось потянуться, прилечь на землю, но Кулар даже не шевелился. У ног его, опустив голову на лапы, лежал Волчок— огромная рыжая лайка. Где-то далеко за горами брезжил рассвет, но Кулар с трудом различал небольшую трону, ведущую к водопою. Казалось, тишина непроницаемой стеной окружила тайгу — ни звука, ни шороха, ни ветерка.

Вдруг Волчок насторожился, шерсть на загривке вздыбилась. Кулар взглянул на него и прислушался: ничего не было слышно. Но Кулар знал, что Волчок напрасно не насторожится. Вот и он уже явственно различил тихий шорох, сухой треск сломанной ветки.

Сердце Кулара забилось часто-часто, когда он увидел в кустах клыкастую голову кабана. Медленно подняв винтовку к плечу, он повел стволом. Грянул выстрел, и все исчезло.

«Неужели промазал?» — тревожно подумал Кулар, вгоняя в ствол новый патрон. Он знал, каким опасным становится раненый кабан и с какой яростью он набрасывается на своего обидчика.

Но все было тихо. Кулар осторожно пошел к кустам, куда почти одновременно с выстрелом бросился Волчок. Не успел он сделать несколько шагов, как пес выбежал навстречу и весело запрыгал вокруг, стараясь лизнуть в лицо.

— Уйди, Волча! — прикрикнул Кулар и осторожно раздвинул кусты.

— Убил, Волча, убил! — радостно закричал он, увидев лежавшего на земле кабана. Волчок залился звонким лаем, но вдруг резко прыгнул в сторону и замер — невдалеке раздался еще один выстрел.

— Харакпен это, Волча, Харакпен, — сказал Кулар и заторопился к лошадям.

Вскоре веселые и довольные Харакпен и Кулар ехали верхом на конях. Позади каждого к крупу лошади была приторочена тяжелая кабанья туша. Кулар взволнованно рассказывал, как он услышал шорох, как увидел кабана.

Но вот тайга кончилась, и перед всадниками открылась местность, густо заросшая невысоким караганником.