Пусть всегда светит солнце - [32]

Лацис с тревогой смотрел на помрачневшее, словно окаменевшее лицо Феликса Эдмундовича.

— Что случилось?

— Ранен Мирбах! — коротко бросил Дзержинский, проходя за ширму, отгораживающую узкую железную койку, где он обычно спал, если только вообще приходилось спать.

— Кем? — нахмурив брови, спросил Лацис.

— Из посольства сообщили — Блюмкин и Андреев, — ответил Дзержинский, выходя из-за ширмы с фуражкой в руках.

— Блюмкин? — растерянно переспросил Мартин Янович и разозлился: — Вот сукин сын! Провокатор!.. Задержали?

— Скрылись. В переулке машина ждала, — резковато бросил Дзержинский и попросил: — Мартин Янович, поинтересуйтесь, где сейчас находится Александрович.

Лацис ушел, но скоро вернулся и доложил:

— Уехал в отряд Попова.

— Так, понятно, — проговорил Феликс Эдмундович, направляясь к выходу. — Я поехал в посольство. Вышлите туда следователей и оперативный отряд.

— Слушаюсь, — сказал Лацис и вместе с Дзержинским вышел из кабинета.

Феликс Эдмундович быстро спустился во двор, где его уже ждала машина.

В Денежный переулок, к посольству, — сказал он, усаживаясь рядом с шофером. На заднем сиденье устроились трое чекистов.

Автомашина, выскочив из ворот дома ВЧК на Большой Лубянке, резко набрала скорость. Недавно прошел дождь, и булыжная мостовая блестела, словно смазанная. Солнечные зайчики прыгали в лужицах.

Дзержинский, откинувшись на спинку сиденья, угрюмо молчал. Настроение было отвратительное.

«С таким трудом удалось заключить Брестский мир, — тревожно думал он. — „Союзнички“ палки в колеса вставляли. Троцкий напакостил… И надо же — покушение на Мирбаха. Дали повод немцам опять развязать военные действия. А воевать нам сейчас — смерти подобно. Правильно Владимир Ильич на съезде говорил: нам нужна передышка. Как хлеб, как воздух нужна…»

Машина, взвизгнув тормозами на крутом повороте, свернула в переулок, едва не задев оторопевшего извозчика. В другое время Феликс Эдмундович обязательно бы сделал замечание шоферу за лихачество, но сейчас, погруженный в свои невеселые думы, он не заметил ни крутого виража, ни брани перепуганного ломового.

«Блюмкин, Блюмкин, — вертелось в голове. — Как же мы сразу не раскусили этого мерзавца? Он же совсем недавно был принят в ВЧК по рекомендации и настойчивому требованию ЦК левых эсеров. Ах, какую промашку мы допустили! Ведь поступили же сведения, что Блюмкин в разговорах похвалился: „Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни…“ — Дзержинский заворочался на сиденье, зло сжал зубы. — Арестовать надо было предателя. А мы его только от работы отстранили. Александровичу поручили разобраться и подготовить материалы для суда. Да, видно, ворон ворону глаз не выклюет…»

Феликс Эдмундович глянул на тротуар. Пропуская машину, стояла женщина — держала за руку мальчика. Что-то в ее лице и во всем облике привлекло внимание Дзержинского. Он даже повернулся на сиденье, стараясь в заднее стекло машины разглядеть ее.

«Чем-то на Зоею похожа», догадался вдруг Дзержинский и на мгновение затосковал. Почти восемь лет он не видел ни жены, ни сына Ясика. Сам он сидел в тюрьме, а Софья Сигизмундовна, бежав из сибирской ссылки, жила за границей.

«Надо бы съездить к ним, — подумал Феликс Эдмундович, — да забрать к себе в Москву. Ясик, наверное, уже совсем большой…»

Рука сама потянулась к карману гимнастерки, где лежала карточка жены и сына. Захотелось посмотреть на них. Но предаваться мыслям о семье было не время.

Машина остановилась у двухэтажного особняка, обнесенного невысокой, на каменном фундаменте железной оградой. Не успел Феликс Эдмундович открыть дверцу и выйти из автомобиля, как сопровождавшие его чекисты уже стояли у парадного — портиком, с колоннами — подъезда германского посольства. На их требовательный стук в дверях показался седовласый швейцар в ливрее с позументами. Увидев Дзержинского и чекистов, он растерянно затоптался на месте, не зная, что делать. Но навстречу уже опешил исполнявший обязанности военного атташе лейтенант Миллер — молоденький, холеный, с ниточкой черных усиков над губой.

Был лейтенант Миллер предельно любезен и вкрадчив. Вот и сейчас, даже при таких трагических обстоятельствах, он остался верен себе и, увидев Дзержинского, поспешил ему навстречу с сияющей светской улыбкой на лице:

— Господин Дзержинский, прошу…

Он провел Феликса Эдмундовича в большую просторную комнату, служившую приемной. Из нее вели две двери: одна — в помещение, где жил Мирбах, другая — аркой, с портьерой — в кабинет посла. На паркетном полу зияла дыра от взрыва, рядом растеклась лужа крови. Стены были побиты осколками, стулья и стол перевернуты, стекла в окнах выбиты.

Осмотрев место происшествия и опросив свидетелей, Дзержинский ясно представил себе все детали покушения.

…Около трех часов в посольство явились Блюмкин и Андреев и, отрекомендовавшись представителями ВЧК, попросили провести их к послу для важной беседы.

Пришедших провели в приемную, где их встретили первый советник посольства Рицлер и лейтенант Миллер.

— Господин посол, — заявил Рицлер, — уполномочил меня вести переговоры по всем вопросам. Что у вас, господа?