Пусть всегда светит солнце - [3]

— Принимай, принимай! — повторил Илья и ушел в конторку.

У печи, собираясь сдавать смену, стоял Потапыч, круглый розовый старик. Казалось, что жар от печи подрумянил его пухлые, сдобные щеки. Он весело подморгнул Гешке:

— Ну что скажешь про жизнь? — Ткнул ему, здороваясь, руку, спросил: — А Морозов где?

— Я печь принимать буду, — ответил Гешка.

— Давай, давай, — сказал Потапыч и отошел, как будто для того чтобы не мешать. Но Гешка заметил, что Потапыч искоса поглядывает на него.

— Дай взглянуть, — сказал Гешка, отодвигая от смотрового окна подручного Потапыча — веснушчатого паренька с черным от копоти лицом.

— Ты сам печь принимаешь?! — восхищенно спросил тот, безропотно отходя в сторону и отдавая Гешке цветное стекло, заделанное в деревянную оправу с ручкой.

— Как видишь, — отозвался Гешка.

— А мне мой еще не доверяет, — вздохнул паренек.

Гешка приник к цветному стеклу, посмотрел внутрь печи. Там бушевала огненная струя распыленного угля. Вырываясь из форсунки, она пролетала метров на двадцать пять — тридцать. А по стенкам, медленно переваливаясь, скатывалась раскаленная лава мелкоизмолотого камня — шлама.

Вернувшись в конторку, Гешка застал там Морозова разговаривающим со сменным мастером и Потапычем. Тут же был и Никитченко, обжигальщик, принявший в эту смену другую печь. Плотный, грузный, с угрюмым лицом, он казался каким-то придавленным. Руки — длинные, доставали до колен, широкие и сильные плечи опустились вниз, и весь он как-то сгорбился и ссохся. Гешка знал, что Никитченко стал таким после того, как у него погибла семья.

— Ну как? — спросил Илья. — Все в порядке? Можно принимать?

— Можно принимать, — ответил Гешка. — Только плохо Потапыч за помощником следит: у печи намусорено и подшипники не протерты.

Морозов усмехнулся, подморгнул Потапычу: «Видал, мол, какой у меня строгий обжигальщик вырос», и подписал ведомость.

— Ладно, — сказал Илья, — давай веди печь, а я провожу Потапыча, мне с ним переговорить надо.

Гешка вышел из конторки, чувствуя, как радость заполняет сердце. Он остановился около головки печи и засмеялся. Еще бы, в первый раз самостоятельно принять печь и вести ее дальше — это что-нибудь да значит!

— Гешка, Гешка! — подбежала к нему Люба. — Смотри, что у вас делается… Где Морозов?

— А что делается? — спокойно спросил Гешка. — Ильи нет, я за него.

— Как же тогда быть? — растерялась Люба. — У вас прожог…

— Где? — вскинулся Гешка и побежал к зоне спекания.

Он лег грудью на перила и впился глазами в корпус печи. Рядом взволнованно дышала Люба. Печь медленно вращалась, и вот снизу появилось все увеличивающееся огненно-красное пятно. Гешка оглянулся, потоптался на месте, как бы собираясь бежать за Ильей, но потом кинулся к пульту управления. Пробегая мимо, заметил Никитченко.

«Его спросить? — мелькнуло у Гешки в голове. — Засмеет, проходу потом не даст».

Гешка лихорадочно думал, перебирая в памяти все, что ему говорил Илья и что он изучал в ремесленном училище. Быстро уменьшил факел и стал напряженно следить, как зона спекания медленно передвигается ближе к нему.

— Люба, — попросил он, — сбегай посмотри прожог.

Люба быстро вернулась.

— Вроде меньше стал, — сообщила она.

— Что это ты зону передвинул? — спросил, подходя, Илья. — Упустил, быстряк пошел?

— Илюша, — обрадовался Гешка, — а у нас прожог.

— Прожог? А чего ты радуешься?

— Да я не радуюсь…

— А-а-а, — сказал Морозов, поняв, что с Гешки с его приходом просто свалилась гора ответственности. — Правильно сделал, что передвинул зону. Никитченко посоветовал?

— Больно надо мне Никитченко спрашивать, — сказал Гешка. — Я и сам…

— Молодец, — похвалил Морозов.

Посмотрел прожог и, вернувшись, сказал:

— Правильно ты сделал, а еще правильнее — печь остановить.

— Что ты? — испуганно сказал Гешка. — Это же мы дня три простоим.

— Правильно, все правильно, Гешка, а печь все же придется остановить. Ты же сам знаешь, как трудно работать на ближней зоне. Да и производительность печи резко уменьшится. Ребята нам спасибо не скажут, если мы в таком состоянии им печь передадим. Останавливай!

— Зря, Илья, печь останавливаешь, — сказал слышавший их разговор Никитченко. — Согласуй сперва с начальством. Не наша вина, что кирпич из футировки выпал.

— А где я ночью начальство найду? — спросил Морозов. — Со сменным я советовался. Он согласен.

— Ты же все равно футировщиков ждать будешь, — сказал Никитченко. — А они только утром придут. Так лучите ночь проработать на ближней зоне, а утром остановить.

— А зачем я их буду ждать? Что мы, сами не устраним ату неполадку?

Морозов потушил факел, выключил питание и пустил на полный ход дымогарную установку.

Прошло часа два. Илья, одевшись во все ватное и валенки, замотав лицо шарфом, исчез в печи. Эта минута, пока он находился в печи, показалась Гешке вечностью. Наконец Морозов вывалился из печи.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Гешка.

— Не нашел, — ответил Илья.

Гешка, заметив, что одежда на нем тлеет, схватил стоявшее у печи ведро с водой и хотел было окатить Морозова.

— Стой! — грубовато схватил его за руку Никитченко. — Мокрый он в печи изжарится.

— Куда ты? — крикнул Илья, увидев, что Гешка направляется к печи и что он уже одет во все ватное. — Ты что, в печь лезть хочешь?