Пусть всегда светит солнце - [2]

На вагоне был укреплен щит с красной звездой, золотыми дубовыми ветвями и надписью:

«Здесь, у стен цементного завода „Октябрь“, 11 сентября 1942 года воины частей Красной Армии и Черноморского флота преградили продвижение немцев на Кавказ. 360 дней героические солдаты, матросы и офицеры стояли насмерть, отбивая яростные атаки врага. Отсюда начался штурм Новороссийска, закончившийся разгромом фашистских войск и освобождением 16 сентябри 1943 года города от немецких захватчиков».

Геннадий Соколов, или, как его называли товарищи, Гешка, задержался около вагона. И хотя сумерки уже спустились и заволокли все кругом, Гешке показалось, что он видит и красную звезду, и золотые ветви, и даже надпись — столько раз он смотрел на этот щит!

Гешке рассказывали, что этот вагон — единственный наиболее уцелевший от состава, который был подан для погрузки под цемент, да так и остался на все время боев. Гешка видел и остальные вагоны, превратившиеся в груду металлического лома. Показывали ему и хребет, который разделял наших и фашистов, «сахарную головку» — высокую плешивую вершину: с нее гитлеровцы вели обстрел завода.

Гешка любил сидеть за железной оградой около вагона, глядеть на море, вспоминать рассказы участников боев за Новороссийск. И тогда перед его глазами мелькали картины морского десанта. Он видел себя в бушлате, бескозырке, с автоматом в руках, прыгающим прямо в прибрежные волны и первым врывающимся в город.

А когда проходили мечты, Гешку брала обида, что в войну он был совсем маленьким и ему не удалось совершить даже самого небольшого подвига.

Но сегодня другие чувства владели Гешкой. Утром его вызвал секретарь райкома и вручил комсомольский билет. Наклонив голову, Гешка взглянул на значок, прикрепленный к гимнастерке, достал из кармана билет, чтобы — в который раз за сегодняшний день! — полюбоваться им.

Оставшуюся дорогу Гешка почти пробежал. Пройдя через проходную во двор завода, опять остановился. Он еще не успел привыкнуть к его простым и стройным очертаниям и всегда любовался высокими чистыми корпусами, огромными резервуарами шламбассейнов. Он любил перед работой пробежать по цехам, посмотреть, как работают люди. Его всегда восхищала механизации завода. Здесь совершенно отсутствовали чернорабочие. От карьера, где динамитом рвали камень-сырец, и до склада, откуда цемент грузили прямо в вагоны, ни один человек не брал в руки даже лопаты: все делали машины.

Гешка вошел в свой цех и забрался на верхний мостик, висевший поперек цеха почти под самой крышей. И хотя здесь совершенно нечего было делать, он до начала смены или в перерыв любил забраться на эту высоту, откуда можно видеть весь цех.

В полумраке все выглядело по-домашнему просто и уютно. Неярко горели лампочки, и темнота скрадывала громаду стопятидесятиметровых вращающихся печей. Гешке здесь нравилось еще и потому, что ему казалось, будто находится он на мостике боевого корабля.

— Лево руля, право руля, полный вперед! — услышал Гешка и почувствовал, как чьи-то руки схватили его за уши.

Гешка рассерженно рванулся и увидел Любу. Он хотел было отругать ее, но, заглянув в голубые глаза девушки, такие бездонные, нежные, растерялся, покраснел.

Люба тоже вдруг смутилась. Сняв с Гешкиных плеч руки, сказала:

— Мечтаешь, помазок?

— Я помазок, — сказал Гешка, — а ты кто? Помазиха? Тоже моторы тряпками драишь.

— Я техникум кончаю, практикуюсь пока у вас, — ответила Люба. — А диплом получу — сменным мастером буду.

— Видали мы таких мастеров!

— А вот увидишь. Тогда-то я тебя погоняю. Гешка, сюда! Гешка, туда!

Люба рассмеялась ему в лицо, сбежала по лесенке и пошла по цеху, вызывающе громко постукивая каблуками.

Гешка смотрел ей вслед, а она, словно чувствуя его взгляд, обернулась и помахала рукой около лица, как будто в руке была кисточка для бритья, и исчезла за печью.

«Что ж, помазок так помазок, — беззлобно подумал Гешка. — Только посмотрим, кто первым своего добьется: ты ли сменным станешь, или я обжигальщиком буду».

— Гешка! Иди сюда! — раздался снизу голос.

На площадке, идущей вдоль печей, стоял Илья Морозов, обжигальщик, в смене которого Гешка работал подручным. Илья совсем недавно демобилизовался и продолжал носить тельняшку и бушлат.

Гешка души не чаял в своем начальнике. Он часами мог слушать его рассказы о морской жизни. Да и в своем дело Илья был большим мастером. После службы на флоте он прошел курсы усовершенствования на московском цементном заводе «Гигант» и вернулся в Новороссийск, где работал до призыва. Гешка даже ходить пытался, как Морозов, немного враскачку, словно под ногами была палуба корабля.

— Ну что ж, давай принимай печь, — сказал Илья, и в глазах его мелькнул лукавый смешок.

Они стояли около конторки, и Гешка ожидал, что Илюша, как бывало, пройдет по печи, посмотрит, проверит, объяснит попутно, какие есть неполадки или признаки приближения этих неполадок. С этого всегда начиналась их рабочая смена.

Гешка давно почувствовал преимущество Илюшиной системы обучения. Он знал, что Илья ничего не покажет ему нового, если не убедится, что тот не усвоил предыдущее. И Гешка старался. Он все увереннее обращался с печью, чувствуя правоту Илюшиных слов: если сам не попробуешь — не научишься. Уже не раз оставался на время вместо Морозова. И все же слова «давай принимай печь» прозвучали для него неожиданно. Он растерянно посмотрел на обжигальщика.