Иван Кузьмич вздрогнул, лицо его вытянулось, а Щербаков перевёл взгляд с учителя на ученика: спор тут, видимо, шёл давний - и качнул головой:
- Да, с историей-то действительно нехорошо. - И вдруг, подумав, сказал:-А может, пока вам самим? А если что, и я пригожусь, лекцией помогу!
- Да мы сами…-ответил Иван Кузьмич и тут же вздохнул: сам-то он уже попробовал! Стал рассказывать про рабовладельческий строй, так тот же Ломоносов, вместо того чтоб выслушать и ответить, говорит: «А по моему разумению, рабовладельческого строя могло и не быть. Всё ведь с первого раба пошло. Кабы никто - хоть умри - не согласился стать первым рабом, так и не было бы ни второго, ни третьего. Вот и строя бы не было!»
- Ну, если что, всё-таки зовите,-предложил снова Щербаков и в радостном воспоминании вскинул чёрные брови: - Я ведь знаете где вырос? На Чёрном море! А там всё - история! Песок - история, камень - история: Савмак рабов на восстание поднимал! Древние греки города строили, руно искали! Одиссей плавал! Черепок - история; бычки и камбала - история! - с гордостью выложил он.
- Ну уж, бычки и камбала,-усмехнулся Иван Кузьмич.
- А что ж,-спохватился Щербаков,-что тут удивительного? - И сказал: - Ныряли мы там с друзьями, доставали амфоры, откапывали древние якоря…
- Как Шлиман,-с завистью вздохнул Алёша.
Щербаков рассмеялся и наклонился к нему.
- А однажды вытащили с затверделой глиной обрывки древней сети, прямо с рыбьими костями. Историки набежали, ухватились - и всё в музей! История, говорят.
Иван Кузьмич слушал с иронией. И Щербаков, чувствуя это, сразу настроился на серьёзный лад:
- Древние греки хорошо рыбу ловили. А пока её найдёшь да выловишь - особенно в шторм - целый подвиг! Тут тебе и трусость и мужество. Хоть легенды слагай.
- Ну, не об этом они легенды слагали. Вон какие великие государства и подвиги Гомер описывал! - В очках Ивана Кузьмича отразилось красное заходящее солнце.
- А какие государства? - тут же словно прикинул всё на глазок начальник заставы.- У них в ином государстве населения было столько, сколько у нас в районе! А у Одиссея остров Итака - с наш совхоз. Была просто жизнь, а стала история.
Видно, было в этом что-то такое, с чем Ивану Кузьмичу соглашаться не хотелось.
- У нас по совхозу Одиссей не разгуливал,-рассмеялся он.
- А Пржевальский, а Арсеньев, а Карацупа! Да здесь у каждой тропинки свои легенды! - сказал Щербаков.
«Ну, у них подвиги и дела другие»,-одними глазами возразил Иван Кузьмич. И, уловив в этом взгляде сопротивление, Щербаков ответил и Кузьмичу и ребятам:
- А какие дела? Геракл по-умному вычистил конюшни - подвиг. Завалил вепря - подвиг. А кто такой вепрь?
- Кабан,-сказал Витя Мышойкин.
- А у нас старшина Полтавский двенадцать кабанов завалил! И рысь руками взял! Чем не легенда! Хоть Гомера зови! - Ему самому понравилось, что его старшина мог бы попасть в легендарные герои.
Ребята ловили каждое слово, понимая, что спор тут шёл не только о древней истории.
- Нет, простые человеческие дела они делали, людей славили и созвездия им посвящали! - сказал убеждённо Щербаков. И, вдруг вспомнив что-то, торжествующе вски-пул руку: - Вот у них и комбайнер Поросюша из нашего совхоза вошёл бы в легенду!
Ребята переглянулись, а Иван Кузьмич озадаченно спросил:
- А что Поросюша? - Фамилия его ученицы, стоявшей здесь Зинки, была Поросюша, и отец её был совхозным комбайнером.
- А то,- сказал Щербаков, - выполнил за время уборки три плана! Про него теперь весь край знает. Читали?
Зина покраснела.
- Не читали?! - укоризненно сказал Щербаков и кивнул: - А ну, пошли!
Войдя в кабинет, капитан взял со стола свежую газету и поднял её в руке так, что прямо с первой страницы ребятам заулыбался портрет Зинкиного отца, над которым большими буквами было напечатано: «Героям жатвы слава!»
Зина всё больше краснела. Она об этом и знать ничего не знала.
Митя довольно улыбался: летом он работал на комбайне у Поросюши в помощниках!
Иван Кузьмич взял газету и, приблизив её к самому лицу, стал читать подпись под снимком, а Ломоносов улыбнулся:
- Вот это отец!
- Отец! - сказал Щербаков. Зинка замигала, а капитан весело спросил: - Ну так чем же комбайнер Поросюша хуже Геракла или Одиссея. А? Как вы думаете? Или он не достоин легенды?
Иван Кузьмич промолчал, а Ломоносов сказал:
- А кто говорит, что хуже? Геракла не хуже. А Одиссея так и подавно!
- Вот! - сказал Щербаков.
А Иван Кузьмич, сощурясь, полюбопытствовал:
- А отчего же Ломоносов не жалует Одиссея?
- А он хоть смел да умён, а товарища оговорил, и того насмерть камнями забили! - сказал решительно Алёша.
- Ну, Ломоносов, велик! - покачал головой Мышойкин так, что и младший Мышойкин посмотрел на товарища с пренебрежением: - Уже и на Одиссея замахивается! Всё-то он знает, всё-то читал!
- Где ж всё? - сказал Алёша.-Это я в детской книге вычитал!
- А отчего «Ломоносов»? - спросил Щербаков и улыбнулся: - Уж не родня ли?
- Родня или нет, а однофамильцы да земляки мы точно,- сказал Алёша.
- Скромности бы тебе ещё у однофамильца занять,- вздохнул Иван Кузьмич, и Алёша обиделся:
- Ну, кабы он, по-вашему, скромен был, так от Холмогор-то до Москвы пешком никогда не дотопал!
