Пусть говорят… - [4]

— Я не ребенок! — вздрогнув как от удара, процедила Стейси. — Мне уже девятнадцать!

— А я говорю, ребенок! — рявкнул Эдгар. — Оставь все это барахло и ступай в машину.

Стейси хотелось огрызнуться, но она благоразумно прикусила язык и вскоре очутилась в особняке семьи Стаффорд. Табличка с надписью «Продается» была снята с дверей, а появившаяся словно из-под земли бригада уборщиков принялась усердно наводить в запущенном доме порядок.

Подкупила Стейси кухня — просторная и на удивление хорошо оборудованная, — которая и сыграла решающую роль в принятии ею решения согласиться на предложение Эдгара. Ну а сад, правда, сильно запущенный, и многочисленные спальни, нуждавшиеся, разумеется, в ремонте, зато обставленные со вкусом старинной мебелью, не говоря уже о кладовых и об отдельных ванных комнатах окончательно убедили ее в мудрости деверя.

Большая гостиная поражала своими размерами, как и столовая с огромным обеденным столом, сделанным по специальному заказу. В доме также имелись библиотека, две малых гостиных, погреба, мансарда и чердак.

Когда Эдгар сообщил, сколько его министерство готово выделить денег на прием и содержание каждого гостя, Стейси испытала легкий шок.

— Вот это да! — ахнула она, вытаращив от удивления глаза.

Они с Генри решили, что Эдгар займет самую большую спальню и прилегающую к ней маленькую гостиную, что обеспечит ему дополнительный комфорт и независимость. Для своей семьи Стейси выбрала две комнаты в другом конце коридора, чтобы не только пореже сталкиваться нос к носу с Эдгаром, но и чтобы крики младенца не причиняли ему беспокойства.

Стейси совершенно не хотелось жить с кузеном мужа под одной крышей, но у нее не было иного выхода.

Благополучно разрешившись от бремени и вернувшись в особняк, Стейси с облегчением узнала, что Эдгар надолго уехал, и почти уговорила себя, что у нее достаточно времени, чтобы суметь направить свою жизнь по накатанной колее.

Однако все оказалось не настолько просто, как рассчитывала Стейси. Судьбе было угодно добавить маленький постскриптум к событиям в родильной палате. В силу необъяснимого стечения обстоятельств малышка Джесс интуитивно почувствовала скрытую неприязнь матери к кузену своего отца и со всей детской решительностью и непосредственностью объявила о своей любви к дяде Эдгару.

Именно ему девочка подарила свою первую улыбку. Именно его имя произнесла вместо слова «мама» и потом, когда подросла, именно к нему сделала первые шаги.

Генри, естественно, не придал всему этому никакого значения. Скорее он обрадовался, что его дочь обожает Эдгара так же, как и он сам. И к тому моменту, когда Джесс исполнилось три годика, Стейси была вынуждена признать, что принятое Эдгаром решение превратить родовое гнездо Стаффордов в гостиницу обернулось для всех большой удачей.

Стейси вжилась в роль хозяйки особняка, постояльцы были от нее в восторге, и однажды Эдгар сухо заметил: дескать, глава Форин офис посетовал, что до сих пор не имел возможности лично воспользоваться прекрасными условиями отдыха в доме Стаффордов и отведать блюда его кухни. Однако он выразил надежду, что наверстает упущенное на рождественском ужине, провести который руководство Форин офис единогласно решило в этом райском уголке.

Стейси все больше входила во вкус нового занятия и совершенствовалась в кулинарии, проглатывая залпом книги рецептов оригинальных блюд и советов повару. Наградой ей служил отменный аппетит гостей, потрясенных ее гастрономическим искусством. И в ожидании Рождества, а вслед за ним четвертой годовщины рождения Джесс, она с удивлением отметила, что еще никогда не чувствовала себя такой счастливой.

Обретая все новых друзей, Генри получал от них и через них все больше заказов, но по-прежнему лелеял мечту выставить свои работы в какой-нибудь галерее. Стейси всей душой желала мужу успехов, но понимала, что его мечтам не суждено осуществиться.

Фрески, которыми Генри расписал стены фамильного особняка, вызвали у гостей восторг, и новые заказы потекли ручейком. Техника была у Генри безупречна, но Стейси замечала, что живописи мужа недостает огня, чтобы считаться творениями действительно великого художника. Однако сам Генри был вполне счастлив, а раз так, то счастлива была и она. Правда, порой Стейси задавалась вопросом, что думает о работах Генри Эдгар, знаток современного искусства и заядлый коллекционер. Она подозревала, что и он тоже слишком любит своего кузена, чтобы обидеть его справедливой критикой.

А потом случилось несчастье: Генри погиб в авиакатастрофе. Стейси услышала сообщение о трагедии по радио, когда укладывала Джесс спать.

Генри, ее любимый, симпатичный и обожаемый муж, ушел из жизни, унеся с собой частицу ее сердца, которая принадлежала ему одному.

Эдгар прилетел на похороны кузена из Австралии. На нем не было лица, он был подавлен гибелью Генри, которого безмерно любил.

На похоронах тетя Эбби, несомненно желавшая Стейси только добра, твердо сказала:

— Дорогая, я знаю, что сейчас для тебя наступил конец света, но ты еще молода и сможешь снова встретить кого-то и полюбить.

— Никогда! — гневно отрезала Стейси. — Я больше никогда никого не полюблю! Это исключено, я слишком сильно любила Генри и не смогу его забыть!