Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [66]
В заключение этой статьи о Кишинёвском обществе, говоря (стр. 1140-я) о книгах, которые брал Пушкин из библиотеки в Юрзуфе, от Раевских в Киеве, от Давыдовых в Каменке, присовокуплено: «В Кишинёве он брал книги у Инзова, Орлова, Пущина, а всего чаще у И. П. Липранди, владевшего в то время отличным собранием различных этнографических и географических книг».
Не знаю, какие книги Александр Сергеевич брал у помянутых лиц в Кишинёве, но у меня не было никаких других, кроме тех, которые говорили о крае с самой глубокой древности; я тогда занимался некоторыми разысканиями и сводом повествований разных историков, древних и им последовавших, вообще о пространстве, занимающем Европейскую Турцию. В первую половину пребывания Пушкина в Кишинёве, он, будучи менее развлечён обществом, нежели во вторую, когда нахлынули молдаване и греки с их семействами, действительно интересовался многими сочинениями, и первое сочинение, им у меня взятое, был — Овидий; потом Валерий Флакк (Аргонавты), Страбон, которого, впрочем, возвратил на другой день, Мальтебрюн[201] и некоторые другие, особенно относящиеся до истории и географии; но исключая вышеприведённых, которые он держал долго, другие возвращал скоро и завёл было журнал, но потом как-то я спросил его о нём уже в Одессе, он отвечал мне: «Скучно; бросил, кое-что есть, а сам не знаю что» […][202]
Пушкин приехал в Кишинёв 21-го сентября, а 22-го этого месяца я возвратился из Бендер, где пробыл три дня, и в тот же вечер, в клубе, увидав новое вошедшее лицо с адъютантом Инзова, маиором Малевинским, спросил его о нём и получил ответ, что «это Пушкин, вчера прибывший в штат генерала». 23-го числа я обедал с ним у М. Ф. Орлова и здесь только узнал, какой это Пушкин. С этого дня началось наше знакомство, о котором в своём месте скажется.
Точно Пушкин остановился в заезжем доме «у Ивана Николаева» Наумова, но напрасно приложено к нему название «мужика». Он был мещанин и одет, как говорится, в немецкое платье. А ещё менее правильно слово «глиняной мазанки» — дом и флигель очень опрятные и не глиняные; тут останавливались все высшие приезжавшие лица, тем более, что в то время, кроме жидовок Гольды и Исаевны, некуда было заехать. В 1821 году армянин Антоний открыл заезжий дом, но он был невыносимо грязен во всех отношениях и содержим на азиатский манер — каравансераем. Пушкин впоследствии посещал иногда биллиардную, находившуюся в этом трактире.
Пушкин скоро переехал в нижний этаж дома, занимаемого Инзовым […] Он принадлежал Бессарабскому помещику Доничу и всегда нанимался под помещение главноуправляющего областью лица; так перед Инзовым в нём жил А. Н. Бахметев. Дом этот никогда не принадлежал Ивану Никитичу.
Не сороку, а попугая,[203] в стоявшей клетке, на балконе, Пушкин выучил одному бранному молдаванскому слову. Я был свидетелем, как в первый раз узнал об этом Иван Никитич. В день Пасхи 1821 года преосвященный Димитрий (Сулима) был у генерала; в зале был накрыт стол, установленный приличными этому дню блюдами; благословив закуску, Димитрий вошёл в открытую дверь на балкон, за ним последовал Инзов и некоторые другие. Полюбовавшись видом, Димитрий подошёл к клетке и что-то произнёс попугаю, а тот встретил его помянутым словом, повторяя его и хохоча. Когда Инзов проводил преосвященного, то, встретив меня и других, также удаляющихся, в числе которых был и Пушкин, Иван Никитич, с свойственной ему улыбкой и обыкновенным тихим голосом своим, сказал Пушкину: «Какой ты шалун! преосвященный догадался, что это твой урок». Тем всё и кончилось […]
Рассказы о Кара Георгие Пушкин мог слышать от всех, но уже ни в коем случае от А. П. Алексеева, человека не способного к рассказам, а притом он никогда не служил в войне против Турок […] Пушкин мог получить некоторые сведения о Сербии от Алексеева, но только не от этого, а от Николая Степановича, который, по поручению Киселёва, занимался выпиской из архива дипломатических сношений с Сербиею наших главнокомандующих, начиная от Михельсона, Прозоровского, Багратиона, Каменского и Кутузова. Главное же, Пушкин очень часто встречался у меня с Сербскими воеводами, поселившимися в Кишинёве, Вучичем, Ненадовичем, Живковичем, двумя братьями Македонскими и пр., доставлявшими мне материалы. Чуть ли некоторые записки Александр Сергеевич не брал от меня, положительно не помню. Впрочем, мне не случалось читать что-либо писанное им о Сербии, исключая здесь упоминаемые стихи, как плоды вдохновения. От помянутых же воевод он собирал песни и часто при мне спрашивал о значении тех или других слов для перевода. На короткое время приезжал Стойкович, профессор Харьковского университета; он был серб, но виделся с Пушкиным раза два, и очень ему не понравился […]
