Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - [85]
Притом что Пушкин, скорее всего, не был знаком с текстом «Записки», отмеченное пересечение может свидетельствовать о том, что какое-то общее представление о критическом характере этого документа, адресованного императору Александру, у него было. Конечно, соотнесенность пушкинского стихотворения с карамзинским эпиграфом могла быть открыта только самому тесному кругу их общих друзей. Это, прежде всего, Жуковский и Вяземский.
Несомненно, что главной причиной переоценки Карамзина был неожиданный личный опыт Пушкина, когда он в одночасье из ссыльного поэта стал собеседником императора и, как казалось Пушкину, поэтом у трона, то есть пророком. Поэтому журнальная публикация пушкинского стихотворения «Пророк» датирована 8 сентября. Именно в этот день, как хорошо было известно современникам, состоялась встреча Пушкина с императором Николаем. И хотя власть тогда только присматривалась к поэту и примерялась к тому, как использовать его талант, Пушкину казалось, что его роль как пророка уже определилась и что в своих взаимоотношениях с новым императором он может стать тем, кем был по отношению к императору Александру Карамзин.
В 1831 году, став государственным историографом, то есть официально получив должность, которую до него занимал Карамзин, Пушкин, казалось бы, окончательно утвердился в его роли. Это впечатление было оправдано важностью порученного ему императором труда — написать историю Петра, а также тем, что Пушкину, как до него Карамзину, были открыты все архивы. В этом же году, чтобы закрепить союз между императором и поэтом, был разрешен без переделок «Борис Годунов», вышедший в свет с посвящением «незабвенной для Россиян памяти Карамзина».
Хрупкий союз был нарушен именно тогда, когда Пушкин решил, что ему позволено то, что было позволено Карамзину, а именно оказывать влияние на императора, а не быть «полезным» орудием последнего. Конфликт произошел, когда Пушкин попытался дать новую оценку важнейшего в политической мифологии империи лица — Петра Великого. Выражением этого нового для официальной литературы взгляда на основателя Петербурга стала поэма «Медный всадник», не пропущенная в печать царственным цензором. Важно отметить, что император Николай, поняв и не приняв инновации Пушкина в осмыслении образа Петра, справедливо почувствовал здесь профетические претензии автора. Чтобы в дальнейшем пресечь их, император сделал поэта камер-юнкером. Этот жест имел своим фоном реакцию императора Александра на представление ему «Записки о Древней и Новой России», за которую Карамзин получил анненскую ленту[596]. Можно определенно утверждать, что, поступая совершенно иначе по отношению к Пушкину, император Николай не просто отказывал Пушкину в одобрении, но и сводил на нет усилия поэта стать «вторым Карамзиным».
Одновременно император сложил с себя обязанности цензора и первого читателя Пушкина и «разрешил» произведениям поэта проходить обычную цензуру. Таким образом, прямой диалог между Пушкиным и императором стал невозможен.
События 1834–1835 годов, включавшие в себя жандармскую перлюстрацию писем Пушкина к жене и просьбу об отставке, едва не подвели черту под личными отношениями поэта с императором, в котором Пушкин видел с тех пор «больше прапорщика, чем Петра Великого» (XII, 330). Однако полного разрыва все-таки не произошло. И царь продолжал поддерживать поэта тогда, когда считал, что тот действует в интересах власти, как это имело место при публикации «Истории пугачевского бунта»[597].
После «камер-юнкерства» в жизни Пушкина начинается новая эпоха, когда он пытается вести жизнь частного человека, а не пророка и певца у трона. Практически это подразумевало необходимость зарабатывать на жизнь литературным трудом, чему мешали цензурные трудности, опосредованные недоброжелательным отношением к нему министра просвещения Уварова. Сложности в этих отношениях, вполне приязненных до публикации «Истории Пугачева», начались именно тогда, когда Уваров стал видеть в Пушкине конкурента на идеологическом поле и во влиянии на императора. Вмешательство последнего в цензурное прохождение «Истории Пугачева» Уваров оценил как покушение на собственные права и, не имея возможности спорить с императором, мстил Пушкину[598].
В январе 1836 года Пушкин получает разрешение издавать ежеквартальник «Современник», который, как надеется поэт, откроет ему путь к финансовой независимости и станет местом публикации писателей его круга. Между тем незадолго до этого Пушкин поместил в журнале «Московский наблюдатель» стихотворение «На выздоровление Лукулла», которое представляло собой злую сатиру на Уварова. Разгоревшийся скандал привел Пушкина к необходимости объясняться с Бенкендорфом, который выразил ему неудовольствие императора. Все висело на волоске. И в этот момент Жуковский сообщил Пушкину и узкому кругу друзей о том, что «Записка о Древней и Новой России» Карамзина появилась из небытия
