Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - [75]

.

Болдинской осенью 1830 года, почти одновременно с «Каменным гостем», Пушкин сделал обрывочную запись, отражающую горький опыт его взаимоотношений с читающей публикой: «Зло самое горькое, самое нестерпимое для стихотв‹орца› — есть его звание, прозвище, коим он заклеймен и которое никогда его не покидает. — Публика смотрит на него как на свою собственность, считает себя вправе требовать от него отчета в малейшем шаге» («Отрывок», датируемый 26 сентября: VIII, 409). И все же, как бы ни хотелось Пушкину соблюсти дистанцию между самим собой и своими героями, автобиографический подтекст ощутим во всех его произведениях. И конечно, соображения А. А. Ахматовой об автобиографической основе «Каменного гостя» сохраняют полную основательность: «маленькая трагедия» отражает размышления поэта о собственной судьбе накануне женитьбы. Однако представляется, что при этом «Каменный гость» подразумевал и другое, значительно более опасное для Пушкина, биографическое прочтение: возможное соотнесение конфессионального либертинажа Дона Гуана с религиозным вольномыслием самого Пушкина.

Между тем творческая зависимость пушкинской «маленькой трагедии» от романа де Лакло указывает на то, что «Каменный гость» рожден не только пушкинской автобиографией, но и культурной традицией. Эта традиция — французского литературного «дореволюционного» либертинажа была жива в пушкинские времена в России едва ли не больше, чем во Франции, где роман Лакло находился под запретом с 1823 года. По «странному сближенью» издание «Опасных связей» было вновь разрешено именно в 1830 году[526], после Июльской революции и одновременно с написанием «Каменного гостя».

Автобиографизм и статья Пушкина «Александр Радищев»

Не многие произведения Пушкина вызвали столько споров и противоречивых оценок, сколько статья «Александр Радищев» (1836)[527].

Недоумение широкого читателя вызвало то обстоятельство, что Пушкин, казалось бы всегда тепло относившийся к Радищеву[528], в итоговой статье поместил несколько крайне резких отзывов о «первом революционере».

То, что статья предназначалась в журнал «Современник», дало пищу для более или менее остроумных гипотез о том, как Пушкин, по выражению Герцена, «перехитрил» цензуру. Наиболее полно эта точка зрения представлена в работе В. Е. Якушкина «Пушкин и Радищев»[529]. Главная цель статьи Пушкина, считает автор, — привлечь внимание читающей публики к имени Радищева, остальное же нужно только для того, чтобы обмануть бдительность цензуры.

Такой взгляд оказался очень живучим; следуя ему, различные авторы стремятся нейтрализовать отношение Пушкина к Радищеву. При этом игнорируется прежде всего резкость пушкинских оценок:

Он ‹Радищев› есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему; слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, — вот что мы видим в Радищеве (XII, 36).

Необычайно резкий тон оценок — не единственная проблема, которую статья «Александр Радищев» ставит перед исследователями. Не меньшее удивление вызывает большое количество приведенных в ней фактов, не подтверждаемых известной нам биографией Радищева. Первым обратил на это внимание сын писателя П. А. Радищев[530]. Действительно, утверждение Пушкина о том, что Радищев служил в собственной канцелярии Екатерины II, сведения о взаимоотношениях писателя с императорами Павлом I и Александром I и еще целый ряд положений противоречат даже тем источникам, которые Пушкин вполне мог иметь под рукой, — например, биографии Радищева, написанной его сыном Н. А. Радищевым и хранящейся в библиотеке П. А. Вяземского.

И это при том, что анализ статьи в целом убеждает нас в очень кропотливой работе Пушкина с печатными источниками[531] и в привлечении материалов, которые были совершенно недоступны рядовому читателю того времени, в том числе замечания Екатерины II на «Путешествие из Петербурга в Москву», труднодоступные мемуары княгини Е. Р. Дашковой, секретные записки императрицы[532].

Как же связать столь тщательный характер работы Пушкина с различными источниками и имеющиеся в статье расхождения с современными сведениями о жизни Радищева?

Ответ, как нам кажется, заключается в том, что пушкинская статья — не только своеобразное обобщение всего того, что было сказано о Радищеве до Пушкина, но и сама по себе является важным и до сих пор не учтенным источником биографии «первого революционера». Произошло это потому, что, пожалуй, не в меньшей степени, чем на письменные источники, Пушкин опирался на устные рассказы о Радищеве, слышанные им от многих его современников, в частности от M. М. Сперанского, братьев Тургеневых (личность Радищева особенно привлекала Н. И. Тургенева). Во время южной ссылки поэт беседовал о Радищеве со старым масоном С. И. Тучковым; после возвращения из Михайловского он встречался в Москве с известным поэтом, бывшим министром юстиции И. И. Дмитриевым; очень вероятно, что личность Радищева не раз становилась темой их бесед. В Петербурге, в последний период своей жизни, поэт любил разговаривать с теткой своей жены, вдовой обер-шенка Н. К. Загряжской, как никто осведомленной в «закулисной» истории России. Наконец, источником сведений Пушкина о Радищеве могли быть и, скорее всего, были беседы с H. М. Карамзиным