Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - [39]

.

Таким образом, и в конце 1810-х — начале 1820-х годов, когда личные взаимоотношения Пушкина с Карамзиным были очень напряженными[311], поэту оставался близок пафос единства «нравственности частной и государственной», который утверждал Карамзин.

С середины же 1820-х годов до последних произведений, когда Карамзин становится едва ли не самым близким Пушкину писателем (Карамзину посвящен «Борис Годунов»; слова Карамзина, процитированные Вяземским: «Il ne faut pas qu’un honnête homme mérite d’être pendu»[312], Пушкин поставил эпиграфом к программной статье 1836 года «Александр Радищев» — XII, 30), отношение Пушкина к карамзинскому принципу совмещения «нравственности частной и государственной» осложнилось.

В это время в историческом сознании Пушкина происходит определенный перелом, «взгляд на историю как на арену борьбы одних лишь свободы и тиранства, исход которой только от усилий и благородства тираноубийц и борцов-освободителей»[313], сменяется таким отношением к истории, когда критерием оценки становится не только, а может быть, и не столько нравственная чистота исторического лица, сколько общественная целесообразность его поступков.

Образ Петра Великого у Байрона и у Пушкина

Настоящая работа появилась как комментарий к небольшой пушкинской заметке о Байроне, написанной в 1827 году и опубликованной в альманахе «Северные цветы на 1828 год» в составе «Отрывков из писем, мыслей и замечаний»:

Байрон много читал и расспрашивал о России. Он, кажется, любил ее и хорошо знал ее новейшую историю. В своих поэмах он часто говорит о России, о наших обычаях. Сон Сарданапалов напоминает известную политическую карикатуру, изданную в Варшаве во время Суворовских войн. В лице Нимврода изобразил он Петра Великого. В 1813 году Байрон намеревался через Персию приехать на Кавказ (XI, 55).

«Сном Сарданапаловым» Пушкин называет сцену из 4 акта драмы Байрона «Сарданапал» (1821), в которой ассирийскому царю Сарданапалу в ночь перед решающей битвой с мятежниками являются во сне основатель Вавилона и строитель Вавилонской башни Нимврод и царица Семирамида.

«Известную политическую карикатуру, изданную в Варшаве во время Суворовских войн» из пушкинской заметки комментаторы отождествляют с карикатурным изображением не столько Суворова, сколько Екатерины II, сделанным S. W. Fores и изданным в Лондоне в январе 1795 года[314].

На гравюре изображен Суворов, с поклоном подносящий императрице блюдо, на котором лежат головы женщин и детей, погибших во время штурма Праги. За Суворовым несут еще две корзины отрубленных голов. Гравюра включает в себя разговор Екатерины с Суворовым:

Мой дорогой генерал, вы славно выполнили свое дело, но | не могли бы вы уговорить каких-нибудь | полячек отравить их собственных мужей? (Лаская рукой женскую головку): поди, мой милый Ариель, и приготовь наши алтари для сих приятных | жертвоприношений, мы должны возблагодарить Всевышнего за столь благоприятный исход.

Суворов: «Вот таким образом, моя царственная госпожа, я в самом полном объеме выполнил Ваше продиктованное заботой, нежностью и материнской любовью поручение, касавшееся сих заблудших жителей Польши, и принес Вам на поживу остатки десяти тысяч голов, заботливо отделенных от заблудших тел через день после капитуляции». Из кармана Суворова высовываются акты о капитуляции Варшавы. За ним два носильщика несут корзины, наполненные головами; над ними пролетает нечистый со словами: «Браво, это будет поинтересней, чем сцена отравления»[315].

Утверждая, что «сон Сарданапалов напоминает известную политическую карикатуру, изданную в Варшаве во время Суворовских войн», Пушкин, скорее всего, имел в виду сходство в описании царицы Семирамиды во сне Сарданапала с изображением императрицы Екатерины. Так, Семирамида описана Байроном как

существо с окровавленными руками, бледное, подобно привиденью, — женщина, судя по одежде, с короною на челе, изборожденном годами, а между тем оно дышало страстью мести и сладострастием… справа от нее, по ее правую тощую птичью руку, стоял кубок, через край кипящий кровью[316].

Сходство между Семирамидой Байрона и Екатериной заключается еще и в том, что Семирамида в драме неоднократно называется мужеубийцей. Кроме того, она «покорительницей юга» и ее отличительная черта в изображении Байрона — любострастие. Она — бабка Сарданапала и подозревает внука в том, что он убил своего отца.

Отмеченное Пушкиным сходство между сном Сарданапала и гравюрой как будто бы исчерпывается сходством в изображении царицы Семирамиды и императрицы Екатерины. Остается неясным, что имел в виду Пушкин, утверждая, что «в лице Нимврода изобразил он (Байрон. — И. Н.) Петра Великого». В тексте сна у Байрона Нимврод изображен как

…какая-то мрачная, высокомерная фигура с мертвенным лицом (я не мог узнать, а между тем, я ее где-то видел, хоть и не знаю где). Черты ее лица были, как у великана; глаза, — неподвижны, но светились. Длинные кудри спускались на его широкую спину, над которой возвышался огромный колчан стрел, окрыленных огромными перьями, торчавшими меж его змееобразных волос[317]