Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - [13]
С Томашевским можно согласиться лишь отчасти, принимая во внимание, что круг лиц, присутствовавших на чинных собраниях «Зеленой лампы» по будним дням, в значительной степени совпадал с кругом участников «оргиаческих» суббот. Выявить имена тех и других несложно, поскольку дошедший до нас архив «Зеленой лампы» содержит имена тех, кто приходил в дом Всеволожского по будним дням, тогда как переписка Пушкина и его поэтические послания называют тех, кто веселился там по субботам.
Итак, на основании архива «Зеленой лампы» видно, что членами общества были С. П. Трубецкой, Ф. Н. Глинка, Я. Н. Толстой, А. А. Токарев, А. С. Пушкин, А. А. Дельвиг, Н. И. Гнедич, А. Д. Улыбышев, Д. Н. Барков, Д. И. Долгоруков, А. Г. Родзянко, Ф. Ф. Юрьев, И. Е. Жадовский, П. Б. Мансуров, Н. Всеволожский. По субботам же в дом Всеволожского приезжали П. Б. Мансуров, Н. И. Кривцов, Ф. Ф. Юрьев, В. В. Энгельгардт, братья Всеволожские, А. Г. Родзянко.
Скорее всего, на веселые субботы приезжали также Дельвиг и Яков Толстой. Не будем забывать о том, что и те и «другие» мероприятия происходили в одном и том же доме — у Никиты Всеволожского. Здесь по будним дням члены общества собирались, чтобы обсуждать театральные обзоры и политические новости, читать друг другу свои произведения, а по субботам приезжали для других занятий, которые сочетали формы традиционного разврата с действиями отчетливо кощунственного характера. Так, например, разыгрывались сцены под названием «Изгнание Адама и Евы из рая», один из членов общества называл себя «гражданин Содома».
Пушкин был активным участником по крайней мере трех официальных заседаний «Зеленой лампы» и значительного числа «оргиаческих». Последние часто происходили в публичных местах, что, естественно, делало их особенно скандальными. На Пасху 1819 года Пушкин и, возможно, Н. Всеволжский проникли под видом говения в церковь при Театральной школе, чтобы ухаживать за воспитанницами. Произошло это незадолго до встречи Пушкина и Пущина в доме Николая Тургенева в мае того года, и именно это происшествие, по-видимому, огорчило отца поэта и послужило причиной того, что Иван Пущин раздумал посвящать друга в свои планы относительно тайного общества.
Возможно, что было это на Пасху 1820 года, а отца поэта расстроило какое-то другое происшествие из жизни сына. Однако и в мае 1819 года Пушкин имел устойчивую репутацию либертена, о чем А. И. Тургенев рассуждал в письме к П. А. Вяземскому. Так, пеняя другу за употребление последним сравнения себя с Христом, Тургенев находит, что оно «и безбожно, и хуже этого, и в роде молодого Пушкина»[96].
Б. В. Томашевскому принадлежит получившая распространение в пушкиноведении точка зрения, что
не только биографические обстоятельства толкали Пушкина на протест: веселое кощунство, которому предавался Пушкин, было не только ответом на принудительное отправление религиозных обрядов. Мистический тон царил в это время в высоких правительственных кругах[97].
Томашевский называл «веселым кощунством» поэму «Гавриилиада» и именно ее считал реакцией на правительственный мистицизм. Однако поэма писалась в Пасхальную и предпасхальные недели в 1821 году в Кишиневе, тогда как главным местом правительственного мистицизма был Петербург, а временем его наиболее активного насаждения — два последних петербургских года Пушкина, 1818–1820-й. Кощунственное поведение поэта в эти годы и было реакцией на правительственный курс по утверждению в России очень специфического набора религиозно-нравственных норм во имя «евангельского государства»[98]. Центром этой большой духовной работы выступал Департамент духовных дел Министерства просвещения во главе с А. И. Тургеневым. Эту же задачу решало Библейское общество, где Тургенев также играл одну из важнейших ролей. Именно поэтому реакция А. И. Тургенева на пушкинское кощунственное поведение была особенно болезненной — он был самым близким Пушкину человеком из старшего поколения и вместе с тем одним из самых активных проводников правительственного курса.
Из отзыва понятно, что Александр Тургенев видел в пушкинском поведении не просто «веселое кощунство», а форму либертенного поведения, поскольку упрекал Пушкина не просто в «безбожии», а в чем-то, что «хуже этого». А хуже безверия — либертинаж, не просто дезавуирующий действующую систему религиозных ценностей, но и предполагающий ей известную альтернативу.
Деятельность по насаждению в обществе морально-этических норм вело не только правительство. Другим нормообразующим центром гражданского поведения в 1818–1820 годах был Союз Благоденствия, и направление кодифицирующих усилий правительства и Союза Благоденствия во многом совпадали, различаясь лишь в одном, правда, очень существенном отношении: правительство учреждало в стране религиозное вольномыслие и некоторое равенство христианских конфессий, тогда как декабристы пытались отстаивать приоритет национального начала в гражданской этике и религиозной жизни.
Таким образом, «веселое кощунство» Пушкина воспринималось как враждебное не только правительством, но и декабристами, поскольку либертинаж поэта не особенно отличал насаждаемый правительством мистицизм от морализаторских начинаний членов Союза Благоденствия, и главным образом потому, что этот либертинаж носил определенный антимасонский оттенок, субботние разгульные встречи «Зеленой лампы» имели в своей основе пародирующий масонские собрания элемент.
