Пушки стреляют на рассвете - [21]
Тоня на корточках заряжала патронами диски, Семынин щепочкой чистил автомат.
— Вот что, — сказал Беличенко, — четверым нам в окопе делать нечего. Подтянут немцы миномет — всех четверых одной миной накроют. Тоня и Семынин, отходите.
Тоня продолжала набивать диски, Семынин щепочкой чистил автомат.
— Ты же знаешь, мы не уйдем, — сказала Тоня.
Так они сидели в тесном окопе. Немцы приближались с трех сторон, невидимые за кустами.
Архипов долгим взглядом оглянулся вокруг, ни на чем не задерживаясь и одновременно прощаясь со всем. Потом снял с себя ремень с фляжкой, освободил плечи от вещмешка: он расставался со всем, что уже не понадобится ему в жизни.
— Вместе начинали войну, вместе и кончаем, — сказал он. — Расстегнул шинель, встал в окопе, замахал немцам шапкой и, прежде чем его успели остановить, выпрыгнул наружу. — Не стреляй, комбат, жди, не стреляй, — говорил он тихо.
Стоя рядом с кривой яблонькой, он хорошо был виден в рассветном сумраке: пожилой солдат в обмотках, за одной из них блестела алюминиевая ложка. Подняв над головой тяжелые руки, он жизнью своей выманивал немцев из укрытия.
— Не стреляй, комбат, они выйдут. Не стреляй…
Ветер отдувал полы его шинели, и казалось — он идет навстречу немцам. Смолкшие было немецкие автоматы ударили с трех сторон. Архипов пригладил ладонью волосы, успокаивая себя этим жестом, и опять поднял руки.
— Ляг! Ляг! — приказывал Беличенко сдавленным голосом.
Но Архипов все стоял под пулями без шапки. Вдруг шагнул под уклон, споткнулся и, закачавшись, упал.
Стало тихо и пусто. Стрельба смолкла. Из-за завалов, из-за кустов по одному поднимались немцы и, настороженные, с автоматами в руках шли в гору. Они шли сжимающимся полукругом. Один поскользнулся, падая, схватился за куст, ветка сломалась в его руке. Те, что шли рядом, мгновенно упали на землю. Когда поднялись, лица у них были сконфуженные. Случай этот развеселил немцев, они пошли смелей, уже не так опасаясь. Передний, в очках, достал гранату, на ходу внимательно оглядел, готовясь кинуть. Беличенко подпустил их еще и тогда наверняка дал очередь.
Всю ночь из города группами и поодиночке выходили бойцы разных частей. Они шли через позиции артиллерийского полка, их расспрашивали, и они говорили, что действительно стоит на южной окраине батарея таких же тяжелых пушек и будто командир ее сказал, что никуда оттуда не уйдет. Другие уверяли, что не батарея, а три батареи легких пушек.
Перед утром под выстрелами вырвался из города на мотоцикле командир батальона Гуркин. У него были глаза и движения пьяного человека. Но вином от него не пахло. Размахивая пустым пистолетом, он говорил сорванным громким голосом, как, видимо, размахивал и кричал там. Везший его на мотоцикле лейтенант, очень молодой и очень сдержанный, сказал, как бы оправдывая комбата в глазах посторонних людей:
— Капитана миной контузило…
И, увидев командира полка подполковника Миронова, вежливо спросил:
— Не ваша, товарищ подполковник, тяжелая батарея в городе? Женщина еще с ними небольшая такая, санинструктор? Мы их за три улицы отсюда встретили. Лебедками тащат пушки в гору.
С этого момента в полку слышали уже непрекращающуюся пулеметную и автоматную стрельбу и напряженно следили за ней. Миронов послал туда разведчиков, собрав их по дивизионам.
И вот, когда рассвело, все увидели батарею. Минуя последние заборы, пушки спускались в лощину. За ними цепью, перебежками отходили разведчики, среди них маленькая белая грязная кубанка Беличенко.
«А ведь это моя батарея», — подумал Миронов с гордостью, чувствуя, что тоже волнуется.
Пушки скрылись за поворотом, и некоторое время из лощины было слышно только приближавшееся рокотание тракторов.
В тылу всходило солнце. Оно краем выглянуло из-за кромки осветившихся снегов, над ним уже хищно кружились черные самолеты и бросали на него бомбы, как будто загоняя обратно в землю.
«Что они там бомбят?» — подумал Миронов.
Тут батарея показалась из-за поворота. Краска на перегревшихся стволах пушек почернела, полопалась, и люди тоже были черны, многие без шинелей. Иных Миронов узнавал в лицо. Он узнал Тоню — она шла рядом с огромным, медленно вращающимся колесом пушки, на резиновые ободья которого налип снег. Узнал Бородина и еще нескольких. Бравый, геройского вида красавец сержант, которого нельзя было не заметить, на минуту задержал внимание Миронова. Но большинство лиц было незнакомо. «Что это за младший лейтенант с ними?» — подумал он, вглядываясь. И только по гимнастерке и золотым пуговицам узнал Назарова.
По откосу, упираясь сильными ногами, поднимался Беличенко. Миронов хотел пойти навстречу, но сдержал себя. Комбат подошел, неся руку на перевязи.
— Товарищ полковник!
И те, кто шел, и те, кто был близко, остановились, вытянув руки по швам. Всю ночь они слышали, как батарея вела бой в окружении. Каждый раз, когда смолкал грохот пушек, ждали с тревогой, не возникнет ли он вновь. И вот командир батареи от имени живых и погибших докладывал:
— Третья батарея, выполнив боевой приказ, прибыла в ваше распоряжение!
С волнением люди слушали мужественные слова, сами готовые в эту минуту все вынести, все претерпеть.
