Пушкарь Собинка - [21]

— И поверил великий князь?

— Кто знает? Его не поймёшь.

— Неужто так можно? Взять и погубить человека. Безвинного вовсе!

Сочувственно хлопнул по плечу Василий Гаврилов:

— Эх, парень, такое ли бывает!

Давным-давно отправился по своим делам сын боярский, а потрясённый Собинка стоял в растерянности посреди улицы. Решил, наконец, крепко припомнить при случае Савелию историю с Евдокимом. И рассказать обо всём деду, дабы тот знал, каков есть и на что способен Савелий.

Не попрощавшись ни с кем и никому ничего не сказав, ушёл Собинка уже под вечер из ставки великого князя. Невмоготу было оставаться подле ненавистного дядьки.

Однако ни богатые дары, ни Савельева подлость не помогли договориться с Ахматом.

Прервал переговоры великий князь Иван Васильевич. Ждал братьев, с коими теперь помирился.

А хан Большой Орды Ахмат ожидал своего союзника — великого князя литовского и короля польского Казимира.

И зимы.

Злобился и грозился через послов:

— Угра станет, покроется льдом — буду всем войском на русском берегу!

Глава двенадцатая Угра стала

Старый пушкарь Никифор в ответ на горестное повествование о Евдокиме хмуро заметил:

— Сволочь твой дядька! Однако пойдёт далеко. Власть привечает таких. За лакомый кусок продадут не токмо соседа — родного отца али мать. А им, жирным и брюхатым, того и надо. Чтоб служил ты не по совести — по корысти. Сами такие. Себе подобных ищут. И, вишь, находят.

— Мне-то теперь как? — спросил Собинка у единственного оставшегося друга и наставника.

— Быть при деле. А дело твоё вон стоит… — указал на Вепря. — Пока зло есть — бить его надо. Не то оно тебя одолеет.

— По мне бы лучше избы рубить, нежели людей…

— Глупой ты, милок. Нешто я родился пушкарём? Нельзя покуда без этого. Может, когда люди будут жить, ровно небесные ангелы, в мире и благолепии. Нам выпал другой удел. За свою землю, за стариков и детей, за самих себя воевать кровью.

— Тяжко, Никифор… — пожаловался Собинка.

— Мне легко?

— Как быть с Евдокимовой роднёй? После смерти его, да по вине-подлости моего дядьки Савелия, я вроде бы в ответе за них.

— Похоже, — согласился Никифор. — Но то впереди. Ищи случай. Коли сильно будешь желать, тебе жизнь даст его непременно. Поверь старику.

Остался Собинка при Вепре с Никифором и Герасимом.

Куда ещё податься? Не к злодею же дядьке Савелию?

Хмурая осень набирала силу.

Всё чаще шли дожди. В иные дни принимался валить мокрый снег. Голыми и беззащитными стояли деревья — белые берёзы, чёрные липы, серые осины. И лишь могучие дубы, зеленоватые от мха, расставаясь с тёплой порой, недовольно шелестели жёсткими листьями. По ночам землю прихватывало морозцем. И утром под ногами хрустел первый тонкий лёд.

Никифор с Герасимом, пока Собинка странствовал в ставку великого князя Ивана Васильевича, соорудили тёплый шалаш. Спали по двое, тесно прижавшись друг к другу. Третий стоял на страже подле Вепря.

Вылез однажды утром Собинка из шалаша — светло кругом. Лёг на землю белый пушистый снег. Проглядывает сквозь него жёлтая трава.

Щёлкает спросонку зубами Собинка. Из дому отбыл летом. Не запасся тёплым. Спасибо, Никифор поделился своей одёжкой. Не в пору Собинке, велика. А всё лучше, чем никакая. Чтобы согреться, принялся прыгать то на одной ноге, то на другой. Дул в кулаки, приговаривал ворчливо:

— Будь он неладен, холодина этакий…

Никифор услышал:

— Погоду не брани. Снежок нам кстати. Отнимет корм у ордынских коней. Зима — нам трудность. Им — беда.

— Палка о двух концах. Слыхал, как стращают: станет Угра, будут на нашем берегу…

— Грозилась синица море поджечь. Посмотрим, что сделается с ханским войском, когда станет река. Хотя на одни холода и зиму полагаться не след, они нам подмога.

Месяца октября в двенадцатый день князья Борис и Андрей Большой, братья великого князя Ивана Васильевича, со своими полками подошли к городу Кременцу.

Довольно посмеивался Герасим.

— Это Ахмату под самый дых. Как прежние ханы, сильно надеялся поживиться на междоусобице русских князей. Ан не вышло. Крепким орешком стала Русь для Орды. Сразу не разгрызёшь…

— Может, теперь по Орде ударим? — обрадовался Собинка.

Надоело ему — да одному ли? — затянувшееся бездействие. Роптали в полках: «Прадед нынешнего великого князя Дмитрий Иванович, прозванный Донским, сам бился в латах простого воина на Куликовом поле. А наш, ровно сурок, окопался в Кременце. Носу оттуда не высунет лишний раз».

На вопрос Собинки весело ответил Герасим:

— Куда торопиться? Никифор Алексеевич здраво судит: зима нам на пользу. У нас позади родная земля, а у них — чужая, ими разграбленная, разорённая.

Всё-таки ждали новых событий на русском берегу с опаской старинной перед Ордой.

Ох, чёрной и грозной силой была для Руси Орда! Не годы — столетия русские князья гнули колени и склоняли головы перед ордынскими царями-ханами. Платили дань. Своими княжествами владели-правили ордынской милостью.

И вот они, осенние дни одна тысяча четыреста восьмидесятого года, — к кому склонятся?

Грелись Никифор и его помощники в шалаше. Вместе с другими ратными людьми, большими и малыми, глядели на Угру-реку.

К вечеру двадцать пятого октября очистилось небо от облаков. Холодное зимнее солнце осветило два войска, стоящие друг против друга.