Пурга в ночи - [22]

Мандриков и Берзин переглянулись. Они разгадали хитрость Бесекерского. Это был умный и опасный враг. Михаил Сергеевич повторил предложение Пчелинцева. За него голосовало шестнадцать человек. За приговор следственной комиссии было девятнадцать человек, среди них Бирич, Сукрышев, Петрушенко.

Оттыргин высоко поднял левую руку. В правой был винчестер. Он с нетерпением ждал, когда же Мандриков посчитает и его руку. В глазах молодого каюра было столько волнения, ожидания и гордости, что Мандриков сказал:

— Девятнадцатый! Ты, Оттыргин, голосуешь за турваургин![2]

Колчаковцы поняли, что их судьба решена, Громов заметался, что-то хотел сказать, но не мог — так стал заикаться. Суздалев кричал:

— Незаконно! Произвол! Незаконно! Произвол!

— А ты по закону делал все? — прохрипела Толстая Катька.

Толстихин молчал. Колчаковцев стали выводить в соседнюю комнату. Громов заупрямился. Тогда к нему подошел Булат и, взяв за воротник, под хохот, и улюлюканье собрания вывел.

— Теперь мы должны решить, кто приведет наш приговор в исполнение, — сказал Мандриков.

— Революционный комитет должен!

— Верно! Ревком! Ревком! — гудело собрание.

Мандриков хотел перейти к следующему вопросу, но тут перед столом появился Оттыргин. Он что-то быстро сказал по-чукотски, и никто его из сидящих за столом не понял. Мандриков пожал плечами и спросил:

— Чего тебе, Отты?

Каюр волновался. Он обращался то к Мандрикову, то к собранию.

— Да о чем ты? Говори по-русски.

— Я… тоже… — Оттыргин запнулся, подыскивая слова, но тут ему на помощь пришел Куркутский.

— Оттыргин просит разрешения участвовать в казни колчаковцев, потому что хочет, чтобы скорее наступила новая жизнь, а старая ушла.

— Турваургин, — кивнул Оттыргин.

Собрание ответило бурным согласием. Бирич нахмурился: дикарь будет расстреливать бывшего хозяина. Ему стало тревожно, и он оглянулся: а не подбираются ли к нему чукчи, которых он не раз обсчитывал…

— Тут раздавались голоса, что колчаковцы не одни бесчинствовали, — донесся до Бирича голос Мандрикова. — Да, им помогали многие. Одни — по своей ненависти к Советам, другие — по незнанию, по заблуждению. Следственная комиссия и ревком постановили… — Михаил Сергеевич разыскивал на столе нужный лист. Не у одного в эти минуты забилось сердце, похолодело в душе. Не нашла ли следственная комиссия того, что давно считалось забытым?

— Всех, кто состоял в колчаковской милиции, послать на угольные копи…

— Вот это справедливо, — одобрило несколько голосов.

— А также молодого Бирича, Перепечко, Соколова — бывшего заведующего продовольствием уезда. При обыске у него найдено украденное продовольствие, спирт и стрихнин.

Тренев удовлетворенно улыбнулся. Когда-то Соколов не принял его на службу в продовольственный склад, где можно было нажиться. Тренев наговорил Мандрикову о Соколове. Его слова подтвердились, и Михаил Сергеевич даже похвалил Тренева за помощь и убедил ревком ввести Тренева в следственную комиссию, как представителя от средней прослойки населения.

Тренев в душе торжествовал. Соколов был проверкой. Теперь он знал, что ему верят и он сможет кое с кем свести счеты, кое-кого убрать с пути. Тренев все собрание наблюдал за Бесекерским и Биричем. С ними он не должен ссориться. Они в силе, и ревком не осмелится на них поднять руку. Это тоже надо учитывать. Сейчас Бирич и Бесекерский считают его врагом, но он сможет их убедить, что он верный для них человек. Все зависит от того, как дальше пойдут дела у ревкома.

— А я бы Соколова к стенке, — раздался от дверей громкий голос. — В уезде скудно с харчем.

Мандриков узнал бородача. Вспомнил разговор в коридоре ревкома и спросил Тренева:

— Кто это такой?

— Смирнов, шалопутный человек. Сам охотится, торгует, у Караева в агентах ходит. Выпивоха.

— А мне он чем-то нравится, — признался Мандриков.

— Вообще-то он ничего, — пошел на попятную Тренев. — Я это сказал с чужих слов, а его мало знаю.

— Соколов не воспользовался украденным, — пояснил Мандриков Смирнову: — Пусть свою вину на копях искупает.

Никто не возражал Мандрикову, Собрание слишком затянулось, люди устали, и к тому же самое главное прошло. Собрание без спора проголосовало за состав продовольственной комиссии, которая должна была выявить наличие продовольственных товаров в государственных складах, справедливо разделить их, установить нормы выдачи, а также определить, кто может пользоваться продуктами со складов.

— Председателем комиссии я предлагаю назначить Рыбина, — сказал Мандриков. — Он недавно приехал сюда и знает, какие цены на товары в стране.

Кто-то недовольно заворчал, но не стал возражать, Рыбин просто умирал от страха: вдруг колчаковцы расскажут, как он стал их агентом.

— Пускай Рыбин, — вразнобой согласилось несколько человек.

Мандриков закрыл, собрание. Люди потянулись к выходу, Они толкали Рыбина, а он продолжал стоять на месте. Страх сменился такой слабостью, что у него не было сил двинуться. Страх не совсем покинул его. Он отступил в глубину. Рыбин знал, что он не сможет от него избавиться, пока живы Перепечко, Бирич, все те, кто знает, что он предал большевиков.

Рыбин вспомнил о своей расписке в какой-то бумаге. Расписаться потребовал Перепечко, когда допрашивал и избивал его. Где эта бумага? Неужели она в делах Милиции? Ну конечно. Если она попадет на глаза ревкомовцам, то Рыбину нет спасения. Что же делать? Оглянулся. Дом Тренева быстро пустел. У стола ревкомовцы что-то обсуждали. Тут же были Тренев, Смирнов и еще несколько человек. К Рыбину подошли члены его комиссии и о чем-то спросили.