Обошел Банов дом во сне несколько раз, полюбовался им. Правда, окна были еще не застеклены, ручек на дверях не хватало, но уже договорился он с солдатом Васей, что принесет солдат сюда вниз несколько стекол, а ручки и прочую мелочь вышлет с главпочтамта посылкой по адресу: «Москва, Кремль, Эква-Пырисю». Так оно намного надежнее.
Зашел внутрь. Потопал ногами по деревянному настилу пола — хороший глухой звук издал пол под ногами Банова — крепкие доски, сороковки!
Наклонился, проверил щели под рамами, ладонь подставил, проверяя, есть ли сквозняк там. Но сквозняка не было, ведь законопатил Банов все щели разорванными на тряпки «подарочными» костюмами Эква-Пырися. И вот тут уже Банов втихомолку порадовался, что все эти костюмы, присланные Кремлевскому Мечтателю, были такого огромного размера. Все, конечно, кроме того, который они купили вместе с Кларой и прислали ему и который, собственно, носил старик до сих пор.
Осмотрев внимательно дом и закрыв входную дверь, постоял Банов с минуту на порожке сосновом, на небо посмотрел, на солнце.
Благостное настроение на душе у него возникло.
Но вспомнил тут он, что сидит сейчас старик один у костра. Сидит, наверно, и его, Банова, ждет. Уже, должно быть, и почту принесли. И Вася-солдат, должно быть, со своим судком подходит, посвистывая на ходу.
Вернулся Банов к костру и, действительно, два холщовых мешка с почтой увидел. Взял тот, что с письмами был, и, удостоверившись, что Вася завтрак еще не принес, вытащил связанные бечевкой пачки писем, разложил их на траве перед собой и заметил, что среди пачек этих одна бумажка как бы отдельно лежит. Взял, развернул, прочитал:
«Телеграмма. Уважаемый Эква-Пырись. Приезжаю воскресенье встречайте. Клара Ройд».
Прочитал. Сразу пот холодный на лбу выступил. «Как приезжает, на чем? Когда?» — посыпались на Банова мысленные вопросы.
И потому, что не мог он на них ответить, и понять он не мог — как это она может сюда, на Подкремлевские луга приехать, задрожал Банов во сне, задрожал и проснулся в ужасе. И действительно, на лбу его холодный пот был, и голова немного болела, словно от простуды. И насморк в носу откуда-то возник.
Ругнулся Банов шепотом, встал с подстилки, выглянул из шалаша.
Тихо было вокруг. Едва проглядывала за деревьями огненная точка костра.
Придавил Банов указательным пальцем правую ноздрю, наклонился немного и высморкался, что было силы и воздуха в легких.
Тут же, видно, испуганный этим непонятным шумом, захлопал крыльями, взлетая, филин. Захлопал крыльями и заухал на лету, удаляясь от этого странного места.
Банов подождал возобновления тишины и, когда она наступила, высморкал и правую ноздрю.
Вернулся после этого в шалаш, лег на спину и задумался о Кларе Ройд и об этом удивительном солнечном сне, только что увиденном.
Рано утром в субботу, когда Добрынин еще крепко спал, в дверь настойчиво постучали.
— Кто там? — не вставая, хрипло крикнул народный контролер.
— Телеграмма! Пришлось подняться.
«Приезжаю, встречайте субботу 17 октября Таня Селиванова».
Добрынин пошел на кухню, поставил чайник на плиту и снова перечитал телеграмму.
До него постепенно дошло, что приезжает Таня сегодня, в эту самую субботу.
«Ладно, — спросонок решил Добрынин, — Выпью чаю и пойду встречать…» На кухне было прохладно. Настенные часы показывали восемь, но кукушка не вылетала. Эти часы он купил недавно, купил, чтобы напоминали они ему о служебной квартире в Москве, о Марии Игнатьевне. Но что-то было с ними не в порядке, надо было отдать в ремонт, но никак не находил для этого Добрынин времени.
Он сидел на кухне за столом, сидел в одних черных трусах и майке и ждал, когда закипит вода.
Окончательно проснувшись, он еще раз внимательно посмотрел на телеграмму. Посмотрел и понял, что в телеграмме не указано ни места встречи, ни времени приезда.
Пока пил чай, обжигая кипятком губы, решил, что встречать начнет Таню с утра на улице у своего дома. Адрес она знала, иначе б не прислала телеграмму.
Побрившись и одевшись аккуратно, Добрынин вышел на улицу и стал медленно прогуливаться вперед и назад, стараясь не отходить далеко.
На улице было сухо и даже солнечно. Листья уже пожелтели и частично опали.
Добрынин рукой проверил, хорошо ли завязан галстук. Он только недавно научился его завязывать и теперь каждый раз нервничал, проверяя на ощупь аккуратность узла. Если б не Лимонов, директор спиртозавода, не купил бы он ни галстука, ни этого темно-синего костюма. Но Лимонов вызвал его как-то и сказал: «Ты, Павел, так часто выступаешь, ну там перед детьми… и работа у тебя ответственная, а одеваешься, как при военном коммунизме».
Денег у Добрынина к тому времени накопилось много, вот он взял и купил костюм, когда поезд-универмаг снова приехал в город на пару дней.
Провел рукой по щекам, проверяя их выбритость. Кожа на щеках была гладкой, но дрябловатой. Добрынин горестно подумал о своем возрасте, но уже через мгновение шикнул на себя мысленно: «Что я, баба что ли, чтоб о возрасте думать?» Гулял он под своим домом долго, аж пока около полудня не показался на пустой улице военный «газик».
Что-то екнуло в сердце у народного контролера. Что-то подсказало ему, что это Таня Селиванова едет.
