Пугачев - [142]
Экзекуция над Пугачевым и его сподвижниками должна была пройти в субботу 10 января в 11 часов «пополуночи». Болотная — в те времена крупная торговая площадь — была выбрана не случайно, поскольку на ней и раньше казнили преступников. Например, в 1688 году на Болоте состоялась казнь нескольких предводителей «раскольничьего» движения на Дону, а в 1699-м — участников стрелецкого бунта 1698 года. Здесь же 5 сентября 1774 года был обезглавлен пугачевский полковник Иван Белобородов[863].
Девятого января начались приготовления к предстоящей казни. Посредине площади был установлен обитый тесом эшафот, высотой чуть меньше трех метров, с довольно просторным помостом наверху, окруженным балюстрадой. «Посреди самого сего помоста, — пишет А. Т. Болотов, — воздвигнут был столб, с воздетым на него колесом, а на конце утвержденною на него железною острою спицею». На помост, а также к вершине столба вели лестницы, а у подножия столба находилась дубовая плаха. Вблизи эшафота располагались три виселицы примерно той же высоты, «с висящими на них петлями и приставленными лесенками»[864].
К казни готовили и самих приговоренных. В тот же день к ним был послан протоиерей кремлевского Архангельского собора Петр Алексеев, о миссии которого мы знаем из его рапорта крутицкому епископу Самуилу: «По порученной мне от Вашего преосвященства должности сего генваря 9-го числа известных злодеев Пугачева с товарищи, осужденных на смерть, увещевал я, именованный, приводя их в истинное признание и раскаяние, кои, кроме Перфильева (Пугачов, Торнов, Поду-ров и Чика), с сокрушением сердечным покаялися в своих согрешениях пред Богом. По таинству христианскому, а властию пастырскою Вашего преосвященства чрез меня недостойна-го разрешены от церковной анафемы». Далее священник сообщал, что на следующий день приговоренные к смерти были «святых Христовых тайн сподоблены» протопопом Казанского собора, после чего «на место казни отправлены при ученых священниках», и лишь «Перфильев, по раскольнической своей закоснелости, не восхотел исповедаться и принять божественнаго причастия»[865].
Таким образом, Пугачев в отличие от Разина не был навечно проклят Церковью, ему со сподвижниками позволили исповедаться и причаститься, что, несомненно, было актом милосердия. Однако, как мы видели, не все захотели этим воспользоваться. Напрямую в рапорте Алексеева говорится лишь об одном таком человеке, Афанасии Перфильеве, но при этом священник не упоминает среди исповедовавшихся Максима Шигаева. И это не случайно. 11 января А. А. Вяземский в письме Г. А. Потемкину, описывая казнь, заметил, что в отличие от Пугачева, который «был в великом разкаянии… Перфильев и Шигаев толиким суеверием и злобою заражены, что и после увещания от свяще[н]ника не согласились приобщиться». Эти казаки, будучи убежденными «раскольниками», не желали иметь дело с никонианскими попами[866].
Накануне казни появилось объявление московского обер-полицмейстера Архарова, оповещавшее жителей Первопрестольной о предстоящем событии, хотя, наверное, и без всякого объявления москвичи узнали бы о казни столь знаменитого «злодея» и его сообщников. Как отмечал современник событий поэт и государственный деятель Иван Иванович Дмитриев, «в целом городе, на улицах, в домах, только и было речей об ожидаемом позорище». Правда, несмотря на это, ученый и мемуарист Андрей Тимофеевич Болотов едва не пропустил предстоящую казнь. Он приезжал по делам в Москву и уже находился на выезде из города, когда ему встретился знакомый офицер по фамилии Обухов.
— Ба! ба! ба! Андрей Тимофеевич, да куда ты едешь?! — закричал Обухов.
— Назад в свое место.
— Да как это, братец, уезжаешь ты от такого праздника, к которому люди пешком ходят?
— От какого такого?
— Как, разве ты не знаешь, что сегодня станут казнить Пугачева, и не более как часа через два? Остановись, сударь, это стоит любопытства посмотреть.
Болотов не мог пропустить такого события, а потому, оставив свою кибитку на дворе Обухова, направился вместе с приятелем в его санях на Болотную площадь[867].
А народу в тот день на Болотной, несмотря на сильный мороз, собралось видимо-невидимо. И. И. Дмитриев вспоминал: «…все кровли домов и лавок, на высотах с обеих сторон ее, усеяны были людьми обоего пола и различного состояния. Любопытные зрители даже вспрыгивали на козлы и запятки карет и колясок». По словам другого очевидца, генерал-прокурора А. А. Вяземского, «при казни было такое людство, какова давно не видано, даже благородные женщины с маленькими детьми, и очень много»[868].
На эшафоте ожидали палачи. Вблизи от эшафота расположилось начальство. Помимо Вяземского здесь были Волконский, Архаров и некоторые другие большие сановники. «Начальники и офицеры имели знаки и шарфы сверх шуб по причине жестокого мороза». Вокруг эшафота «построены были пехотные полки». Причем в образовавшийся круг, по словам Болотова, «из подлого народа» никого не пускали, в то время как «дворян и господ пропускали всех без остановки», которых тут и собралось «превеликое множество». Да и могло ли быть иначе, ведь «Пугачев наиболее против них восставал»? А значит, как замечал Болотов, «зрелище тогдашнее» можно было «почесть и назвать истинным торжеством дворян над сим общим их врагом и злодеем»
