Пугачев - [115]

А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах, — оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян, ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет.

Дан июля 31 дня 1774 году.

Петр»[718].

Однако были в это время и крестьяне, не желавшие поддерживать Пугачева. Так, в Нижегородской провинции одноименной губернии хотя и имели место отдельные крупные выступления, в целом восстание поддержки не получило. Этот район располагался близко к центру, а значит, находился под более бдительным полицейским надзором, лучше охранялся и обеспечивался военными силами, в результате чего сюда было труднее проникнуть пугачевским отрядам. Историки также предполагают, что тамошних крестьян, живших во многом за счет неземледельческих занятий, «в меньшей степени волновал основной повстанческий лозунг о земле». Кроме того, в этих местах «было большое число дворянской мелкоты с ничтожным имущественным достатком»[719], что также может объяснять пассивность тамошних крестьян.

Порой Пугачеву даже приходилось наказывать крестьян за непослушание. В этой связи можно назвать село Сундырь (ныне город Мариинский Посад в Чувашии), разграбленное, а затем и сожженное 17 июля 1774 года за то, что его жители бежали в лес, узнав, что от них требуется поставить 500 казаков в армию «Петра Федоровича» (некоторые из сундырцев говорили, что сделали это, поскольку понимали, что Пугачев — самозванец). Кроме того, исполняя приказ Свияжской провинциальной канцелярии, крестьяне затопили лодки, чтобы Пугачев со своим отрядом не мог переправиться на правый берег Волги. Крестьяне успели спастись от «государева» гнева, а один из здешних священников почему-то остался, был схвачен и казнен бунтовщиками[720].

Впрочем, и крестьянам, поддержавшим «третьего ампера-тора», порой приходилось нелегко. Жители села Дмитриевского Инсарского уезда в конце июля 1774 года отправили в Саранск, где тогда стояла пугачевская армия, своего посланца, некоего Потапку. Узнав, что владелец Дмитриевского Александр Васильевич Пьянков успел вовремя скрыться, бунтовщики через Потапку приказали тамошним мужикам сыскать барина и доставить его в повстанческий лагерь, пообещав за доставку помещика «великое жалование», а в противном случае грозили «повесить прикащика, а ежели прикащика не име-етца, то повесить выборнова старосту и старших людей. А дом как барской, так и крестьянский, чтоб головнею покатить (то есть сжечь. — Е. Т.), а народ весь порубить». Мужики взяли приказчика под караул и организовали погоню за помещиком, а бежавшим с ним слугам написали, чтобы они вернулись и привезли с собой барина. А вот «служитель» (по всей видимости, приказчик) Зот Федоров обратился с письмом к самому помещику: «Государь Александр Васильевич! Доношу вам, что можно вам воротитца жить, куды не ездите, а не уедите, только боля на гнев наводите. А нам в вас пришла висилица, душа моя пропадает занапрасно, а вы сысканы будите».

Письма помещик получил, но возвращаться к своим мужикам не собирался, да и, судя по всему, схвачен ими не был. Однако остается неизвестной судьба крестьян, не выполнивших приказ. Можно лишь предположить, что по каким-то причинам угроза «народ весь порубить» и сжечь крестьянские дома не была исполнена, поскольку о подобном злодеянии, скорее всего, было бы известно по другим источникам[721].

Конечно, крестьяне и прочая плохо вооруженная и безлошадная «чернь» не вызывали восторга самозванца. Иногда он даже избавлялся от таких вояк, отправляя их по домам. Но, по всей видимости, случалось это всё же крайне редко, поскольку хорошо известно, что повстанческое войско в это время главным образом состояло из людей, плохо вооруженных или вовсе безоружных. Даже таким людям предводители бунтовщиков находили применение в своем войске, причем иногда весьма жестокое. Перешедший на сторону самозванца в Саратове 6 августа 1774 года секунд-майор Андрей Салманов на следствии утверждал: «…как начнется сражение, то на оное гонют вооруженные невооруженных вперед, а при самом сражении за содрогание их сзади умерщвляют». Салманов в показаниях упирал на разнузданность, пьянство и крайнюю жестокость бунтовщиков, а потому его можно было бы заподозрить в сгущении красок. Однако вполне возможно, что майор не обманывал дознавателей. Архимандрит Платон Любарский сообщал, что при штурме Казани яицкие казаки впереди себя гнали плетьми пешую и почти невооруженную «чернь». (Правда, иногда к Пугачеву приходили и вооруженные, и даже конные крестьяне, которых самозванец, естественно, принимал в свое войско[722].)

Несмотря на такие эксцессы, «чернь» с огромным сочувствием относилась к «третьему амператору». Простонародье с радостью встречало бунтовщиков, а на территориях, еще не охваченных восстанием, с нетерпением ожидало «царя-избавителя». Подобные настроения не могли не пугать дворян, в том числе живших в то время в Москве и боявшихся, что Пугачев непременно двинется на Первопрестольную. Известный мемуарист Андрей Болотов вспоминал о своих тогдашних ощущениях: «…мысли о Пугачеве не выходили у всех у нас из головы, и мы все удостоверены были, что вся подлость и чернь, а особливо всё холопство и наши слуги когда не въявь, так втайне сердцами своими были злодею сему преданы и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей взгоревшейся искре произвесть огонь и полымя. Пример бывшего незадолго в Москве страшного мятежа (Чумного бунта 1771 года. —