Пугачев - [113]
Куда же направился Пугачев? Если исходить из его публичных заявлений, то с самого начала восстания его путь лежал на Москву, а затем на Петербург. О походе на Москву говорилось не только устно, но и письменно — например, в манифестах самозваного «императора». Причем подобные заявления продолжали звучать и после третьего поражения под Казанью. С другой стороны, еще до поражения под Казанью возникла, а через некоторое время после него окончательно оформилась мысль о походе на Дон. Возможно, никакого противоречия тут не было. Из показаний некоторых повстанцев следует, что на Дон самозванец шел, чтобы забрать там боеприпасы, артиллерию и пополнить войско тамошними казаками, после чего двинуться на Москву[706].
Подчеркнем, что речь идет о публичных заявлениях, которые «Петр Федорович» порой делал в ответ на уговоры сподвижников пойти в Москву и там «на престол взойти». Верил ли сам Пугачев в то, что подобные планы осуществимы? Вспомним, что на допросе в Яицком городке самозванец говорил: «Дальнего намерения, чтобы завладеть всем Российским царством, не имел, ибо, разсуждая о себе, не думал к правлению быть, по неумению грамоте, способен». На большом московском допросе Пугачев заявлял, что о походе на Москву «говаривал он к ободрению воровской своей шайки, а сам он в Москву итти не хотел, потому што, зная он о себе, что казак, как бы ему возможно в Москву появитца? ибо в Москве, думал он, что все покойного государя знавали». Едва ли самозванец горел желанием идти и на Дон, ведь там многие «знавали» его как Емельяна Пугачева. Куда же в таком случае направлялся «амператор» со своим войском после поражения под Казанью? На этот вопрос Пугачев ответил — правда, весьма неопределенно — на допросе в Яицком городке: переправившись через Волгу, он «пробирался на Низ, куда бы разсудилось»[707].
После поражения под Казанью самозванец со своим отрядом бросился на север, по направлению к Кокшайску, у которого 16 и 17 июля повстанцы переправились на правый берег Волги. Начинался последний и, возможно, самый страшный для противников новоявленного «императора» этап восстания.
Триумфальное бегство
«Переправа Пугачева, — писал А. С. Пушкин, — произвела общее смятение. Вся западная сторона Волги восстала и передалась самозванцу. Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещеные стали убивать русских священников. Воеводы бежали из городов, дворяне из поместий; чернь ловила тех и других и отовсюду приводила к Пугачеву». В другом месте Пушкин добавлял: «Пугачев бежал; но бегство его казалось нашествием. Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою»[708].
Во второй половине июля 1774 года главная повстанческая армия захватила города Цивильск, Курмыш, Алатырь и Саранск. В начале августа Пугачев овладел Пензой и Петровском, а 6 августа взял Саратов. Затем были захвачены Камышин (Дмитриевск) и Дубовка. 21 августа самозванец вышел к Царицыну. Успеху пугачевской армии способствовало не только сочувствие «черни», но и то, что здешние гарнизоны ввиду их малочисленности и небоеспособности редко оказывали сопротивление бунтовщикам. Помимо основных повстанческих сил, действовали отдельные отряды, поднимавшие на восстание главным образом крестьян. Некоторые отряды отделились от главной армии, а другие возникали самостоятельно, не были связаны с повстанческим руководством и лишь выступали от имени Петра III[709].
На следствии в Москве Пугачев довольно подробно припоминал этот период восстания. Особое внимание он уделил рассказу о пребывании бунтовщиков в Алатыре, куда они вступили 23 июля 1774 года. Жители встретили повстанцев еще за городом «с хлебом и с солью, а попы — с крестами». Предводителю мятежников запомнилось, что один из священников был «в шапке с каменьями», которая была «как быть золотая». Войдя в город, самозванец проследовал в церковь, где «пели попы молебен, поминая государя Петра Федоровича, Павла Петровича и великую княгиню» (жену Павла Петровича Наталью Алексеевну). Потом был торжественный обед у одного поручика, перешедшего на сторону Пугачева. Здесь, как вспоминал самозванец, он с товарищами «пили чарки по три вотки». После обеда «амператор» сделал несколько распоряжений: велел забрать «казну и порох», выдать повстанцам «соли на каждого по три фунта без денег», освободить из местной тюрьмы заключенных, а также вылить «вино казенное» на землю, поскольку «ворвавшийся в город казаки стали пьянствовать». Местные жители пожаловались ему на грабежи. «И он, услыша оную жалобу, поехал по городу сам и казаков выгнал»[710].
По своему обыкновению самозванец и здесь чинил суд и расправу. Правда, воевода и чиновники провинциальной канцелярии смогли избежать «государева» суда — покинули город накануне прихода восставших, а их поиски не увенчались успехом. Зато «Петр Федорович», находясь в своем лагере близ Алатыря, расправлялся с дворянами, которых к нему приводили крестьяне или казаки. Пугачев вспоминал, что приказал вешать дворян своему походному атаману Овчинникову, который охотно этот приказ выполнил и «лепортовал ему, што повешано двенатцать человек». Однако, по всей видимости, казненных было больше. Из ведомости о жертвах в Алатыре и Алатырском уезде, составленной 13 августа 1774 года чиновниками местной провинциальной канцелярии, можно сделать вывод, что от рук пугачевцев в это время погибли по меньшей мере 17 человек, в том числе малолетние дети, например сын Василия Попова, секретаря здешней канцелярии, «которому от рождения месяцев 6». Общее количество погибших от рук бунтовщиков из главной пугачевской армии и взбунтовавшихся крестьян в Алатыре и уезде составило 65 человек «дворян и разного звания людей». Имеется и другая цифра погибших в Алатырском уезде: 221 человек
