Пугачев - [46]

На Билимбаевском заводе Белобородов, во избежание пьянства, приказал разбить бочки и вылить вино на землю. Он не пожалел пугачевского есаула Шибаева, грабившего работных людей и крестьян Златоустовского завода. По жалобе златоустовцев, Белобородов послал к ним отряд с приказом арестовать, сковать и препроводить Шибаева к Пугачеву.

Белобородов, может быть, больше, чем другие пугачевские командиры, понимал значение дисциплины для повстанческой армии. Он упрекал казачьего есаула Матвея Чигвинцева, находившегося в Красноуфимске, в недисциплинированности, пьянстве, распущенности его казаков. Он предлагал поставить главе осаждающего Кунгур войска «верного, смелого и в нужных случаях неробкого человека… а не из лесцов [льстецов], кои только одним видом и обманством свои заслуги оказывают».^{142}

Белобородов осадил Екатеринбург. Крестьяне окрестных селений охотно везли к нему фураж, отказавшись снабжать продовольствием осажденный город.

На помощь Екатеринбургу спешил Гагрин. Он шел по опустевшим заводам и деревням, в которых остались только старики и дети, — все остальные ушли к Белобородову.

На Уткинском заводе Гагрин 26 февраля нанес поражение повстанцам. На помощь разбитым примчался Белобородов. Он атаковал Гагрина, «с превеликим криком, при пушечной пальбе», по безуспешно.

Белобородов ушел на Каслинский завод, 12 марта был снова разбит и отступил на Саткинский завод Лугинина.

Пугачевский полковник Иван Грязнов руководил осадой Челябинска. Набрав «казаков» из рабочих Златоустовского и других заводов, влив в свой отряд несколько сот башкир, произведя набор в Кундравинской слободе, он обложил Челябинск со всех сторон.

В городе царила тревога.

Исетский воевода Веревкин уверял командовавшего «Сибирским корпусом» генерала Деколонга, что «ежели… хотя один казак из злодейской толпы сюда в Челябинск ворвется, то может передаться в злодейские руки все население города, состоящее из казаков и крестьян, за ними же передастся вся провинция, а за Исецкой провинцией неизбежно — грозит сие зло и всей Сибирской губернии».^{143}

Пятого января в Челябинске поднялось восстание казаков. Они завладели пушками, стоявшими у воеводского дома, ворвались в дом, избили воеводу Веревкина и поволокли в войсковую избу, где снова избили. С трудом удалось освободить Веревкина, усмирить восстание. Руководителя бунта атамана Уржумцева усмирители запытали до смерти.

Окружавшие город крепости и слободы были заняты повстанцами, которым жители устраивали радостные встречи.

Прошло еще несколько дней, и восстали все заводские крестьяне Исетской провинции. Собранные для обороны Челябинска крестьяне и казаки разбежались.

Грязнов посылал воззвания на имя воеводы Свербеева, на имя челябинских жителей. Он уговаривал, во избежание кровопролития, сдаться «императору», грозил беспощадной расправой с упорствующими. Другое воззвание, адресованное всем челябинцам, представляет собой один из самых выразительных пугачевских манифестов. Грязнов писал: «Господь наш Иисус Христос желает и произвести соизволяет своим святым промыслом Россию от ига работы, какой же, говорю я вам — всему свету известно… Сколько во изнурение приведена Россия, от кого же — вам самим то небезызвестно: дворянство обладает крестьянами, но хотя в законе божьем и написано, чтоб оно крестьян так же содержали, как и детей но оне не только за работника, но хуже почитали псов своих, с которыми гоняли за зайцами. Компанейщики завели премножество заводов и так крестьян работою утрудили, что и в ссылках того никогда не бывало да и нет. А напротив того с нами и с детьми малолетными не было ли ко господу слез! И через то, услыша, яко израильтян, от ига работы избавляет».

Грязнов уверял, что дворяне изгнали законного царя только за то, что он хотел освободить крестьян. Теперь «император», после многолетних скитаний, явился народу.

«Приидите в чювство, — взывал Грязнов, — и усердно власти его императорскому величеству покоритесь. Нам кровь православных не нужна, да и мы такие ж, как и вы точно, провославные веры. За что нам делать междуусобные брани?.. Вы надеюсь подумаете, что Челябинск славной по России город и каменную имеет стену и строения — отстоится. Не думайте, приятные: предел от бога положен, его же никто прейти не может. А вам наверное говорю, что стоять — не устоять. Пожалуйста, не пролейте свою кровь. Орды неверные государю покорились, а мы противотворникам».^{144}

В одном из воззваний Грязнов клеймил дворян, которые «привыкли всею Россиею ворочать, как скотом, но и хуже почитают собак, а притом без малых жить не привыкли».^{145}

Но Челябинск держался; городские пушки отбили атаку осаждающих.

Несмотря на частичные неудачи, восстание принимало колоссальный размах. Оно стремительно разгоралось по огромному пространству от Урала до Волги. Пламя восстания охватывало Зауралье.

Казаки, приписные крестьяне, ушедшие с заводов, разносили искры восстания, поднимали на борьбу против помещиков и дворян деревни и села. «Все здешнее население в верности колеблется»^{146} — доносил Исетский воевода Веревкин. Тысячи вольнонаемных рабочих казенных винокуренных заводов восставали и арестовывали заводских смотрителей. Путь между Екатеринбургом и Тюменью был перерезан приписными крестьянами. Крестьяне устраивали у больших сел засады, снаряжали вооруженные копьями караулы, захватывали слободу за слободой, расправлялись с офицерами, приводили их к присяге Петру или Павлу Петровичу: «Все русские селения преклонились самопроизвольно воровской злодейской толпе», — сокрушенно сообщал в столицу Веревкин и, вспомнив неплюевские времена, выдвинул проект натравить киргиз на крестьян. Но теперь маневр не удался: киргизы, правда, нападали на русские деревни, но и они скоро вышли из подчинения екатерининскому правительству.