Пучина - [19]
— Эй! Кто здесь хозяин? Где прячется Баррера? Пусть выходит!
Привязав двустволку к седлу, я соскочил с коня безоружным. Люди недоумевающе смотрели на меня. Некоторые, улыбаясь, переглядывались.
— Эй ты, приятель! Тебе чего надо?
С этими словами обратилась ко мне, подбоченясь, женщина в пестром платье. У нее было грубо намазанной лицо, крашеные волосы, хищный профиль и до странности худые руки.
— Я хочу играть в кости! Играть — и больше ничего! Вот они, фунты, у меня в кармане!
Я бросил несколько монет в воздух, и они покатились по земле.
Из дома послышался скрипучий голос старого Субьеты:
— Кларита, проведи сюда кабальеро.
Скотовод с огромным животом, рыжий и веснушчатый, валялся в гамаке. На нем не было ничего, кроме исподнего белья. Щурясь на нас своими рысьими глазками, он протянул мне пухлую, скользкую руку и со смешком буркнул себе в усы:
— Извините, кабальеро, что я не могу встать.
— Я — партнер Франко, купивший у вас тысячу быков, и, если угодно, могу заплатить за них наличными.
— Все это так, все это так! Но вы должны сами поймать их, потому что мои люди не умеют ездить верхом и ни на что не годны.
— Я достану вакеро с хорошими лошадьми и не дам никому переманить их на Вичаду.
— Вы мне нравитесь. Хорошо сказано!
Я вышел расседлать жеребца и увидел, что Кларита шушукается с моим врагом, подавая ему умыться из кувшина. Заметив меня, они скрылись за домом.
— Какой вор подобрал мое золото?
— Попробуй отними, — ответил один из людей Барреры, в котором я узнал человека с винчестером, пытавшегося ограбить дона Рафаэля. — Теперь можно расквитаться за прежнее. Только тронь меня, собака!
Он угрожающе выступил вперед, оглядываясь в ту сторону, где скрылся его хозяин, точно ожидая приказа. Не дав ему опомниться, я свалил его с ног ударом кулака.
Подбежал Баррера.
— Что случилось, сеньор Кова? Идите сюда! Не обращайте внимания на пеонов! Такой кабальеро, как вы...
Побитый пеон сел на пороге, не спуская с меня глаз и утирая кровь, которая сильно текла у него из носа.
Баррера грубо набросился на него:
— Невежа, нахал! Сеньор Кова хорошо сделал, что проучил тебя!
Но, пока Баррера приглашал меня пройти на террасу, обещая, что золото будет мне полностью возвращено, пеон расседлал мою лошадь, спрятал двустволку, — и я совсем забыл о ней. Челядь в кухне обсуждала происшедшее.
Когда мы входили к старику, Кларита, вероятно, рассказывала ему о том, что произошло. Увидев меня, они замолчали.
— Вы сегодня же возвращаетесь обратно?
— Нет, милейший Субьета. С какой стати! Я приехал пить и играть, плясать и петь!
— Мы не заслужили такой чести, — вставил Баррера. — Сеньор Кова — гордость нашей страны.
— Почему гордость? — спросил старик. — Умеет он ездить верхом? Умеет бросать аркан? Умеет валить быков?
— Да, да! — вскричал я. — Все что вам угодно!
— Вот это мне нравится, вот это мне нравится! — И Субьета потянулся к лежавшей под гамаком шкуре ягуара. — Кларита, подай нам бренди, — произнес он, указывая на графин.
Баррера, чтобы не пить, вышел на террасу и вскоре вернулся, протягивая мне пригоршню золота:
— Это — ваши деньги.
— Нет, не мои! Теперь они принадлежат Кларите.
Женщина взяла деньги и поблагодарила меня:
— Берите с него пример! Приятно встретить настоящего кабальеро!
Субьета задумался. Потом он велел придвинуть стол и, когда мы выпили несколько стаканчиков, указал на мешочек, свешивавшийся с прибитого к противоположной стене рога:
— Кларита, дай-ка нам зубки святой Полонии.
Кларита высыпала кости на стол.
Несомненно, моя новая подруга помогла мне этой ночью в плебейской, до сих пор неведомой мне игре. Я небрежно бросал кости, и они иногда падали под гамак. Тогда старик, хохоча и кашляя от табачного дыма, спрашивал:
— Кто выиграл? Я выиграл?
А Кларита, освещая пол фонарем, отвечала:
— Выпали две шестерки. Ему везет.
Баррера, притворяясь, что верит женщине, подтверждал ее слова, но то и дело подливал нам бренди. Пьяная Кларита украдкой жала мне руку; захмелевший старик мурлыкал себе под нос непристойную песню; мой соперник иронически улыбался мне сквозь дрожащий свет фонаря; я полусознательно повторял цифры ставок. В комнате было душно. Пеоны, столпившись в дверях, с интересом следили за игрой.
Когда я оказался хозяином почти всей кучки бобов, условно заменявших деньги, Баррера предложил мне сыграть на все и высыпал золото из жилетного кармана.
— Иду на половину — сто быков! — крикнул старик, ударяя кулаком по столу.
Тут я заметил, как мой враг жмет ногу Клариты, и почуял, что готовится мошенничество.
Счастливо пришедшая мне в голову фраза склонила женщину на мою сторону:
— Если выиграю — половина твоя.
Кларита жадно протянула руки над горкой бобов. Рубин на ее кольце загорелся кровью.
Субьета проклял судьбу, когда я обыграл его.
— Теперь с вами, — обратился я к Баррере, стуча костями.
Баррера со спокойным видом взял кости и, пока встряхивал их, подменяя другими, пытался отвлечь наше внимание низкопробными остротами. Но как только он высыпал кости на стол, я тут же схватил их:
— Негодяй, ты подменил кости!
Вспыхнула ссора, и лампа покатилась на пол. Крики, угрозы, ругательства... Старик вывалился из гамака, взывая о помощи. Впотьмах я наносил удары кулаком направо, и налево, туда, где мне слышался человеческий голос. Кто-то выстрелил, залаяли собаки, под напором убегающих людей дверь с шумом открылась, и я захлопнул ее пинком, не зная, кто остался в комнате.
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.