Птичьи права - [9]

И ветер в щели, и вода сквозь пальцы.

Хозяин дома — старый спекулянт.

Он спекулирует водой сквозь пальцы,

И сквозняки нахально называет

Движением души. Всю ночь скулят

Под плинтусом голодные мышата.

Весь дом, как зуб, болезнен и расшатан,

Стропила ноют и глаза болят.

Вот перышко сороки по ступенькам,

Как ангел, опускается на крышу.

Потом сквозь крышу, как вода сквозь пальцы,

Потом по горнице, как ветер в щели…

Хозяин спит и ничего не слышит.

Окно спокойно и прохладно дышит,

Собака улыбается слегка,

И щелкает зубами на жука.

«Я слышал пение осла…»

Я слышал пение осла.

Не разбирая ремесла

Он пел всегда одно и то же.

И был его полночный крик

Тревожен, жалобен, восторжен,

Он пел, как о любви старик.

Он презирал свою судьбу:

И тяжкий труд, и груз насмешек,

Самозабвенно и неспешно

Задрав гортанную трубу.

«Гулянье в чистом поле…»

Гулянье в чистом поле

Недолго выношу.

На властный зов неволи

По солнышку трушу.

Приземисты и узки,

Надежны и крепки

Семейные кутузки,

Служебные замки.

Молю вас о защите

От пламени в крови:

— Учтите, научите,

Мучители мои…

«Я это вижу в первый раз…»

Я это вижу в первый раз,

И ничего здесь не оставил.

Но, увлекаясь, вдруг представил

Что я родился здесь. И пас

Козу в распаренном бурьяне,

Грыз на крыльце медовый пряник,

И сахар прятал прозапас.

И в гипсовой красивой вазе

Качался крашеный ковыль.

Я надевал штиблеты в праздник

И маму называл на «Вы…»

Прости меня, чужое детство,

Чужое дерево в росе,

Не догадался оглядеться,

Не в тот автобус, видно, сел,

Нехорошо и неудобно.

Как будто нет своих забот,

Как будто нет родного дома,

Скамейки около ворот.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Всего и дел — песок не охладел,

Погода не испортилась. Удача.

Не трачу времени, и слов не трачу.

Я видеть никого не захотел.

Еще увидимся. Я много говорил,

Старательно, как будто суп варил,

Как будто кашу тщательно жевал,

И оправдаться всячески желал,

Что скверно и неверно поживал.

Еще успеется. Вода еще тепла,

А та, другая, видно, утекла

Еще не вся. Сентябрь еще печет,

Я двум неделям потеряю счет,

Сухой песок сквозь пальцы потечет.

Доподлинно известно — лучший отдых —

Лежать, рубахой голову покрыв,

И что для одного — закон природы,

Для многих — это правило игры.

Я после возвращенья возвращусь,

И к правилам тотчас же приобщусь,

И возвращенье превратиться во вращенье

По неизбежности приятного общенья.

Ну, а пока я вижу рыбака.

Верней, не рыбака, а рыболова.

Он на скале валяет дурака,

Как будто ждет богатого улова.

На самом деле — коротает день

Подальше от удачливых людей.

Кто я такой, чтоб за него решить

Что движет им и что мешает жить.

Какая все же скверная привычка

Все видимое заключать в кавычки

Обычных представлений о себе,

И, ковыряясь в собственной судьбе,

И, находя излишки и издержки,

Глазами шарить в поисках поддержки.

Мне говорил хороший человек:

Нельзя терять ни в коей мере чувства

Иронии. Что держится искусство

На легкой и веселой голове,

И что наш век в своем стремленье к прозе

Умен не в меру, чересчур серьезен.

Бог с ней, с иронией. И разум не порок,

К тому же есть у разума порог,

А если кто и выйдет за предел,

Рад за него — он этого хотел.

Ну, а пока посмотрим на нырка.

Он среди чаек белая ворона,

Но не несет от этого урона,

И даже больше — смотрит свысока.

Морская птица, уточка, нырок

Кому-то может преподать урок,

А кто не хочет птичьих поучений,

Увидит в этом просто развлеченье.

Приятное для глаза — хорошо.

Идет чудак, похожий на шпиона,

Он летом был как белая ворона,

И объектив таскал за ремешок,

И раздавал квитанции и снимки

Счастливых, отдыхающих в обнимку.

Теперь он снял тяжелые штаны

И прянул от сентябрьской волны.

Июль был тыщу лет тому назад,

Я плыл тогда куда глаза глядят.

Кому все это можно рассказать…

Ведь ничего, по сути, не случилось:

Ну, было тихо, ну, вода лучилась,

Ну, в воздухе кружилась благодать.

А в воздухе кружилась благодать,

И воздуха не хватит рассказать.

Ну, а пока пустынна и горька

Волна сентябрьская. Прыткие креветки,

Словно колибри, прыгают на ветке

Подводного растения. Вода

Еще тепла, но с тайным блеском льда.

Выходит Коля, лодочный служитель,

Фанерной будки постоянный житель,

Поеживаясь от дневного сна.

Его физиономия ясна,

Как белый день. А вместе с тем хитра.

Он может пить до самого утра,

А может и не пить — он не понятен,

Как и загар его, из белых пятен.

Он мать родную взялся не забыть,

И на ногах начертано — «устали,»

И плечи у него из желтой стали,

Он мог бы кулаком быка убить,

Но не убил. В подзорную трубу

Он смотрит, сильно выпятив губу.

Он озирает горизонт пустой,

И шевелюрой — рыжей и густой,

Качает со значеньем. Ему

Известно что-то только одному.

Провел ладонью по дощечке лба,

И толстый палец приложил к губам…

«Вот беда: сказал тебе «пора»…»

А. М.

Вот беда: сказал тебе «пора,»

Не сказал «ни пуха ни пера.»

Если треснет строчка пополам,

Из-под ног вспорхнут перепела,

Спичка, зашипев, не даст огня, —

Не брани, пожалуйста, меня.

Я не меньше твоего хочу,

Чтобы ветер не задул свечу,

Чтобы пыль не портила лица,

Чтобы перья — в шляпе молодца!

Самый мягкий, самый белый пух

Пусть ложится на твою тропу…

Ты уж извини в своем краю

Память непутевую мою.

«Ямало-Ненецкие недра…»

Ямало-Ненецкие недра

Набиты нефтью или газом.

А как там — скудно или щедро,

Я знать не знаю. Не обязан.