Птицелов - [18]

С завода я ушел и по протекции[73] поступил на службу в общество «Знание». Но сначала меня свозили в обком партии на «смотрины», а потом я занял единственную в городе должность — «Председатель научно-методических советов по пропаганде литературы, педагогики и этики Ленинградского отделения Всесоюзного общества Знание». Звучало долгозвучно и роскошно. Это тебе не хухры-мухры. Это не «председатель всекитайского собрания народных представителей».

Совет — это преподаватели гуманитарных вузов города. Мои функции — методическая работа по организации лекций, рутинная работа по изданию брошюрок по темам, не всегда актуальным, и всякое такое.

В самом этом здании[74] жизнь кипела разнообразными мероприятиями. Высокое начальство собственно меня не беспокоило, рутинная работа двигалась своим чередом.

Как-то мы с одним академиком Пушкинского Дома ожидали приема у начальства каждый по своей надобности. Я спросил, чем он сейчас занимается.

— Понимаете, — задумчиво ответил он, — всю жизнь я занимался единственной темой — «Маркс и Энгельс о литературе». Пропускал сквозь себя... зачем? Оказалась, жизнь прошла мимо и вроде бы и не заметила меня. Обидно...

Когда на острове Даманском начался конфликт, начальство попросило: найди какого-нибудь положительного, заслуженного рабочего откликнуться на событие. Искать я не стал, и откликнулся поэт Е. Евтушенко в «Правде».

Когда известный поэт оказался в Америке и как-то пересекся с И. Бродским, то спросил, что нобелевский лауреат думает о его творчестве. Бродский ответил просто: «По моему, Женя, Вы — говно». Думаю, он имел в виду не стихи, а сущность самости.

Сам я рискнул-таки сподобиться читать лекции по литературе. Три запомнились особенно. Сначала в клубе жилконторы, где после лекции ожидалось кино. Народу оказалось полным-полно. Тема — современная советская литература и книга Роже Гароди[75] «О реализме без берегов». Как в похожей ситуации, лектора по окончании спросили: «Ты вот тут нагородил — гароди да гароди, а скажи: войны не будет?».

Я смотрю: у двери две шустрые бабульки что-то упорно и быстро записывают в свои толстые тетради. Что они там записывают? Немного обеспокоился: неужели что-то неподобающее говорю? Потом у работника клуба узнал: обе пребывают в маразме и потому присутствуют на всех мероприятиях.

Второй эпизод был сложнее — в «Доме дружбы народов»[76] нужно было читать лекцию о литературе в группе молодых американских философов, знающих на русском. С коллегой, функционером ЛОСХа.[77] Пришлось поплотнее ознакомиться с современной американской философией.

Группа числилась в полтора десятка переростков-тинейджеров, кои и своих-то философов не ведали, а уж русскую литературу и в глаза не видели, окромя послевоенных комиксов типа Достоевского — «Кто убил старушку?»[78]

Последний случай был в «Дюнах» под Ленинградом на так называемых «курсах Образцова» по русскому языку.

При мне была переводчик на английский. Все иностранцы, и очень активные. Потому что незадолго до этого в Лондоне остался писатель Кузнецов,[79] якобы, для того, чтобы написать книгу о Ленине, а на самом деле оказался невозвращенцем. Короче, «напарил» Родину.

Слушатели задавали по этой теме острые вопросы, и мне, и переводчице приходилось несладко. Так пропускают удары в пинг-понге.

Но что более остального привлекало — это общение с интересными, замечательными людьми. Моя визави по табличке на двери кабинета была также «председателем», но по музыке и живописи. Рассказы, повестухи, присказки этих людей, по большей части были великолепны.

Вано Мурадели,[80] большой и роскошный армяно-грузин, рассказывал, что он переживал после Постановления об опере «Великая дружба», где он в паре с С. Прокофьевым был обвинен в «формализме», и почему у него Ленин не поет в полную мощь, а «речитативит».

А «портретный художник»[81], испытавший влияние прочих «измов», — модернизм, авангардизм, формализм и что там еще? — после скульптуры Ленина и серии его карандашных набросков Ленина, был приглашен для портрета Сталина. Товарищ Сталин ходил перед ним взад и вперед, и художник никак не мог уловить характерной черты вождя. И вдруг с ужасом увидел: с затылка у Сталина «волчьи уши». Представляю ужас художника: «Чудовище со спины. Холст, масло». Портрет вождя не был создан. Как портретист выкрутился из ситуации, не знаю. Жаль, что портрет не состоялся. Рядом с его портретом Анны Ахматовой это смотрелось бы как символ советской эпохи. Он же, Натан Исаевич, поведал еще парочку «сладких» несуразностей. Московские архитекторы помыслили реставрировать Красную Площадь. Скорее всего по замыслу ЦК КПСС. Разложили перед Сталиным уменьшенные макеты — «это переносим туда, это туда. Храм Василия Блаженного переносим на это место». Архитектор переместил макет... Пауза длилась минут пять. Вождь думал. А потом произнес: «Палажи на место». Вождь спас храм от тогдашних придурков.

Тогда же кому-то пришла идея — воздвигнуть памятник Ленину, но от этого пришлось отказаться: не могли решить, куда поместить сигнальные огни для самолетов.

Оба они, музыкант и художник, скончались в год столетия со дня рождения Ленина, но оставили о себе яркую память