Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни - [2]

Главное же — он был первым слушателем моих прозрений относительно родных, мотивов их поступков, их настроений, недосказанных жалоб и чаяний. В беседах с ним возникало и созревало мое понимание отдельной судьбы как неотъемлемой части общества, понимание взаимосвязи судьбы и среды, где она осуществляется.

Ведь люди не всегда понимают друг друга сразу. Зачастую самое важное они открывают со временем, как бы при взгляде со стороны. Так было и со мной. Но как тогда оценить истинность прозрений, если, как говорится, натура ушла и ничего уточнить нельзя, если родителей больше нет и ничего у них не спросишь? Вот тогда-то требуется выложить свои наития неравнодушному человеку, изложить их в довольно пространных рассуждениях, выверить пришедшие догадки, обсудить со всех сторон, чтобы не ошибиться, не допустить психологической и фактологической неправды. Знаю, насколько душевные излияния нагружают слушателей, но писателю они необходимы. И я признательна мужу за добросовестное выслушивание меня и обсуждение того, что я переосмысливала в ходе написания книги.

***

Эта книга вызвана к жизни моей бесконечной любовью и состраданием к отцу и к маме...

Вот так и Прасковья Яковлевна очень любила своих родителей, относилась к ним с невероятно надрывной нежностью. Естественно, по молодости столь сокровенная эмоция не обнаруживалась в ней явно, только невнятно томила ее. А спустя время прояснилась, да только поздно — разверзшаяся трагедия не оставила ей шанса исправить прежнюю сдержанность.

Чуткость к родителям, как будто где-то рядом звучал голос тревоги за них, у Прасковьи Яковлевны наблюдалась с детства, сколько она себя помнила. Такое смятение, конечно, имело основание, ибо представляло собой голос здоровой интуиции, предупреждающий ее об их тяжелом будущем. Сейчас нам понятна его суть.

Родители Прасковьи Яковлевны словно родились с обнаженной плотью — оказались без той защиты от внешних угроз, какую дают инстинкты. В этом была их обоюдная особенность и, наверное, именно она спаяла их до истинной нерасторжимости.

Проявлялась роковая особенность по-разному. Так, у Евлампии Пантелеевны начисто не было страха ни перед кем и ни перед чем. Она открыто шла на любого супостата, пытающегося нарушить справедливый порядок вещей, словно заговоренная воительница. До поры до времени это обеспечивало неуязвимость, еще больше добавляющую ей отваги и мужества. Но одолеть голыми руками вооруженных немецких карателей ей не удалось, и она погибла. Яков Алексеевич, наоборот, совершая по-настоящему мужественные поступки, был преисполнен страха и тем как будто накликал на себя беду — со всех сторон его били, сколько он жил.

Потребность в выявлении высочайших дочерних чувств, что не случилось вовремя, мучила и никогда не отпускала Прасковью Яковлевну. В каждом дне, в каждом часе она ощущала рядом с собой погибших родителей, мысленно общалась с ними, словно они оставались живыми. С годами боль от их потери в ней не утихала, а становились только острее.

Два чувства дивно бли́зки нам.

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Всю жизнь душа Прасковьи Яковлевны факельно горела этими словами А. С. Пушкина, сказанными более века назад. Она несла их и утверждала в своих деяниях, в мыслях и в отношении к миру.

Глава 1. Предки Прасковьи Яковлевны по матери

Бедная Евлампия Пантелеевна, ее мама Липа... Она и помыслить не могла, что участь ее станет уникальной и войдет в историю родного поселка отдельной страницей, что совершит она материнский подвиг, поистине достойный хрестоматий о временах великой битвы за свободу Родины.

Кто были ее родители?

Ефросинья Алексеевна (1864 – осень 1944)

Про Ефросинью Алексеевну Бондаренко, маму Евлампии Пантелеевны, известно, что она родилась и провела детство в Макеевке (Донецкая область), и девятилетней девочкой оказалась в чужом краю по причине потери родителей.

Она приехала в Славгород в составе молодой семьи, глава которой только что окончил Харьковскую духовную семинарию и был направлен сюда в качестве приходского священника. До него постоянного батюшки в здешней крошечной церквушке не было, а которые правили службы, те бывали наездами.

И тут необходимо разъяснить два вопроса.

Первый: почему в таком бойком исторически известном месте, как Славгород, до приезда этого священника, не было православного прихода?

Для его прояснения уместно привести выдержку из книги А. Солженицына о евреях в России. «В Российской империи существовали “Временные правила 1882 года”, согласно которым евреям не дозволялось свободное расселение по стране в связи с опасностью эксплуатации ими сельского люда через виноторговлю. Решительный сдвиг к пересмотру этих правил произошел в 1903-1904 годах. Тогда были сделаны доклады с мест от губернаторов о необходимости дальнейшего расселения евреев из скученных городов и местечек, и подчеркивалось, что с введением казенной продажи питей их опасность для славян исчезла. Предложения эти одобрил министр Д. С. Сипягин, вскоре убитый террористом, и в 1903 утвердил министр В. К. Плеве, также вскоре убитый. В послабление “Временных правил 1882 года” был утвержден список 158 крупных поселений, где евреям дозволялось новожительство, приобретение и аренда недвижимости.