Психотерапия как путь формирования и трансформации реальности - [96]

Любая народная сказка, которая приходила в голову по ходу работы над эссе, имела в своей основе логику сюжета и мотив поведения героев. Кроме, конечно же, «Курочки Рябы». В течение двух недель мы с коллегами – гештальт-терапевтами[93] пытались обнаружить хотя бы намек на логику в этом произведении. Все попытки оказались тщетными – в лучшем случае нам приходилось привлекать для объяснения и анализа дополнительную информацию из своих фантазий. По ходу возникало все больше вопросов: почему Курочка снесла золотое яйцо (появлялись гипотезы от нехватки кальция до специфического питания последней)? Зачем дед и баба пытались его разбить, и как они думали совершить запланированное (золото ведь не хрупкое)? В чем причина их переживаний (модальность слез так и осталась тайной) по поводу разбитого яйца, учитывая их недавние попытки сделать это самим? Почему Курочка решила успокоить деда и бабу обещаниями простого яйца? Как удалось мышке одним вилянием хвостика сделать то, что не удавалось в течение некоторого времени двум взрослым людям? Как дед и баба отнеслись после произошедшего к мышке? Какое значение имеет раскраска Курочки, которая вынесена даже в название сказки? Спустя некоторое время обсуждения наш совместный дискурс неизменно начинал приобретать клинические черты шизофренического процесса. Ясности при этом, как вы понимаете, не наступало. Кроме того, выяснилось, что «Курочка Ряба» одна из первых сказок (для многих даже первая), которые мы слышали в детстве. Причем (что интересно), в детстве подобных вопросов мы не задавали – все было как-то просто и ясно. Более того, чтение этой сказки в детстве скорее успокаивает, чем тревожит.

Далее я хотел бы предложить гипотезу о значении «Курочки» для культуры. Думаю, что «Курочка» как фольклорное олицетворение абсурда имеет значение прививки безумия в таком же абсурдном и безумном мире. Прежде чем человек окунется с головой и переживаниями в абсурдный и алогичный мир, в раннем детстве он получает некоторую дозу абсурда в виде сказки[94], что в некотором смысле оказывается профилактической процедурой в смысле возможного безумия в будущем как следствии расщепления при столкновении с парадоксальным и абсурдным миром[95]. Так же, как организм адаптируется к малым дозам вируса или инфекции, введенной в качестве вакцины, так и психика человека адаптируется к алогичности окружающего мира при введении абсурдного дискурса «Курочки». Особое значение эта профилактическая процедура имеет в нашу логичную и рационалистическую эпоху, поскольку в эпоху мифологического паралогического мышления необходимости в такой прививке просто не было, как, впрочем, не было и самого безумия, по крайней мере, в том виде и интерпретации, с которыми мы имеем дело сегодня [М. Фуко, 1997, 2005; И.А. Погодин, 2006].

Осложнения в этом процессе могут появиться лишь при попытке расщепить «культуральное ядро безумия» (я имею в виду «Курочку») в результате серьезного анализа, основанного на выверенных логических методах и инструментах[96]. Любая серьезная попытка расщепить ядро безумия может привести к высвобождению колоссальной энергии абсурда (наверное, здесь возможны аналогии с процессами, известными из ядерной физики), с которой не всегда может справиться человеческая психика[97].

Какова же природа «проклятья Курочки Рябы»? В чем его причина? Может быть, «Курочка» является квинтэссенцией первичного дискурса или самим первичным дискурсом в чистом виде, содержание которого недоступно для человечества? Помните: «И в начале было Слово. И Слово был Бог». Перспектива же познания имени Бога всегда выглядела небезопасной. Выполняя некую незаменимую и очень важную функцию для человечества, олицетворение первичного дискурса не позволяет себя препарировать и должно остаться непознанным. Может быть, в этом случае стоит принять неизбежную непознаваемость важного культурного феномена и, оставаясь благодарными, оставить «Курочку» в покое.

Литература

1. Актуальные проблемы кризисной психологии: сб. науч. тр. / отв. ред. Л.А. Пергаменщик. – Минск: НИО, 1999.

2. Андреева М. История одного присутствия // Гештальт-2001. – М.: МГИ, 2001. – С. 68–76.

3. Бай-Балаева Е. Супервизия // Гештальт-2002. – М.: МГИ, 2002. – С. 51–76.

4. Бейссер А. Парадоксальная теория изменений / пер. А.Н. Моховикова // Гештальт-2001. – М.: МГИ, 2001. – С. 6—14.

5. Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума: избр. ст. По теории эволюции и эпистемологии / пер. с англ. и предисл. Д.Я. Федотова. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: КомКнига, 2005. – 248 с.

6. Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии: пер. с англ. – М.: Смысл, 2000. – 476 с.

7. Бергсон А. Два источника морали и религии. – М.: Кано, 1994. – 346 с.

8. Бергсон А. Творческая эволюция: пер. с фр. – М.: Кучково поле, 2006. – 384 с.

9. Бердяев Н.А. О самоубийстве (психологический этюд) // психологический журнал. – 1992. – № 1, 2.

10. Библия. – М., 2011. – 1246 с.

11. Бинсвангер Л. Бытие-в-мире. – М.: Ювента, 1999. – 300 с.

12. Бинсвангер Л. Случай Элен Вест // психологическое консультирование и психотерапия. Т. 2. Случаи из практики. – М., 2001. – С. 106–122.