Психофильм русской революции - [14]

Шрифт
Интервал

Если считать научными работами его публицистические статьи, не лишенные революционного таланта, то его ученые труды не имеют никакой ценности: нет ни одной истины, кроме революционной доктрины, которую бы открыл Струве. Степень доктора он получил только в 1917 году в Киеве и при Керенском сразу скакнул в академики. Увы, это была плеяда опереточных академиков, как и сенаторов имени Керенского. Таким образом, в Императорской России Струве не был ни ученым, ни профессором. Эмигрантская же учебная карьера его проявилась в много -численных докладах и лекциях. Надо было послушать эту отсебятину, составленную из бессистемного набора мыслей, прочитанных в библиотеке. Это был полубиблиографический винегрет. В помощь своей блуждающей мысли он вытаскивал из портфеля книги, взятые из библиотеки, и прочитывал громко то, что не успевал запомнить и что умел изложить. Удивительно, что охваченные революционною коллегиальностью сочлены слушали этот вздор без всякого возражения. Потом в кулуарах многие пожимали плечами и признавались, что ничего в этом хаосе не поняли. Удивительно было изложение отрывочных мыслей и лишенные синтаксической формы фразы. Я много раз записывал эти обрывки речей оратора без грамматической и логической последовательности: даже передаваемое им прочитанное было полною путаницей. Некоторые доклады, как например, один доклад о мистике, были нечто изумительное - набор невыкристаллизованных фраз. Выступал он по всем решительно вопросам, маскируя свои недостающие мысли цитатами из книг, прочитанных утром в библиотеке. И это давало основание его почитателям из розовой «недорезанной» большевиками интеллигенции говорить об «удивительной» эрудиции этого воображаемого ученого.

Ирония судьбы пошла еще дальше: русское офицерство стало готовиться к выполнению своего долга воскресения России, проникнутое добрыми и честными порывами, потянулось к знанию, чтобы в нужный момент выступить на арену своей деятельности подготовленным. Это были почти сплошь офицеры Императорской армии, служившие в ней хотя и в молодых годах. Ясно, что это будущее воинство должно было быть воспитано в духе исторических традиций почитания эмблем и лозунгов. И вот на кафедре Академии будущих офицеров Генерального штаба вновь появляется тот самый растлитель, который еще в 1904 году проповедовал измену.

Неужели же научно образованные военные руководители не понимают того, что патриотический дух, вложенный в психику будущего офицера Генерального штаба, есть главная основа его продуктивной работы во имя Отечества и тех лозунгов, которые его символизируют?

Какие же основы для этого духа может дать Струве и его адъютанты? Раскаявшийся перелет все же остается перелетом, и кто перелетел раз, уже совсем легко перелетит и в другой раз, а главное, никто не может знать, когда перелет был искренен.

Военные не могут не знать, что кроме оружий, раздирающих тело врага, ныне применяются психические яды, отравляющие душу, и первым применившим эти яды для разложения психики русского офицерства был Петр Струве в своих обращениях к офицерству в «Освобождении». Это факт, не подлежащий сомнению, и отрицать его невозможно. Можно теперь преподносить его в другой форме, под фирмой «раскаяния», но можно уверенно сказать, что ожидать от старых растлителей просвещения мозгов их учеников в патриотическом духе - есть абсурд. Хороши будут будущие офицеры русского Генерального штаба, вышедшие из школы растлителя! Что Струве человек неглупый, конечно, отрицать не стану, как признаю и то, что он хороший левый публицист, но не надо смешивать публициста с ученым, а ученая ценность Струве ниже нуля.

Когда я видел, как гибли сотни русских воинов на полях Маньчжурии, над картиной этой гибели мне рисовался зловещий образ буревестника русской революции в облике первого русского пораженца Струве. Когда я видел ужасы Гражданской войны и революции, над ними витал все тот же образ этого страшного разрушителя России. И когда на дне эмиграции совершенно разлагалась русская психика, я чувствовал в этой гибели ядовитое жало «раскаявшегося» старца и вместе с ним сожалел о том, что русское императорское правительство своевременно не повесило это произведение революционного ада.

То, что писал этот разрушитель и ненавистник России, было в порядке вещей и его менталитета. Но было удивительно, что вся так называемая общественность в лице земцев и деятелей свободных профессий попали под гипноз этого растлителя. По справедливости можно утверждать, что именно пропаганда «Освобождения» привела к неудачному концу японскую кампанию.

Плоды «Освобождения» были сочны: русские баре, помещики, либеральные чиновники прорезонировали на эти напевы, и дружным напором бросилась русская интеллигенция по пути, указанному Струве.

Так обрисовалась в моем психофильме эта роковая для России фигура будущего деда русского марксизма, автора манифеста организованной социал-демократической партии, первого хулителя Государя Николая II. Это первый пораженец, совращавший Русскую армию, и творец принципа «чем хуже, тем лучше».

Как отклик на призыв растлителя и первого русского пораженца рус -ские курсистки посылают японскому микадо знаменитую телеграмму с пожеланием одержания победы над «варварской» Россией. Это было проявлением безумия будущих матерей, проклявших плод чрева своего и осудивших свое потомство на гибель и рабство сатане. Пораженцы под звуки гимна «Чем хуже, тем лучше» накинулись на Императорскую Россию и вызвали революционный вихрь 1905 года. Вылезают из подполья и принимаются за дело убийцы-экспроприаторы, и первыми жертвами падают министры: Боголепов, Сипягин, Плеве, Бобриков, Великий князь Сергей Александрович. Убивают славного полковника Мина, военного прокурора Павлова, и кровь действительно льется рекой...


Рекомендуем почитать
Записки из Японии

Эта книга о Японии, о жизни Анны Варги в этой удивительной стране, о таком непохожем ни на что другое мире. «Очень хотелось передать все оттенки многогранного мира, который открылся мне с приездом в Японию, – делится с читателями автор. – Средневековая японская литература была знаменита так называемым жанром дзуйхицу (по-японски, «вслед за кистью»). Он особенно полюбился мне в годы студенчества, так что книга о Японии будет чем-то похожим. Это книга мира, моего маленького мира, который начинается в Японии.


Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.


Картинки на бегу

Бежин луг. – 1997. – № 4. – С. 37–45.


Валентин Фалин глазами жены и друзей

Валентин Михайлович Фалин не просто высокопоставленный функционер, он символ того самого ценного, что было у нас в советскую эпоху. Великий политик и дипломат, профессиональный аналитик, историк, знаток искусства, он излагал свою позицию одинаково прямо в любой аудитории – и в СМИ, и начальству, и в научном сообществе. Не юлил, не прятался за чужие спины, не менял своей позиции подобно флюгеру. Про таких как он говорят: «ушла эпоха». Но это не совсем так. Он был и остается в памяти людей той самой эпохой!


Встречи и воспоминания: из литературного и военного мира. Тени прошлого

В книгу вошли воспоминания и исторические сочинения, составленные писателем, драматургом, очеркистом, поэтом и переводчиком Иваном Николаевичем Захарьиным, основанные на архивных данных и личных воспоминаниях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Серафим Саровский

Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.


У нас остается Россия

Если говорить о подвижничестве в современной русской литературе, то эти понятия соотносимы прежде всего с именем Валентина Распутина. Его проза, публицистика, любое выступление в печати -всегда совесть, боль и правда глубинная. И мы каждый раз ждали его откровения как истины.Начиная с конца 1970-х годов Распутин на острие времени выступает против поворота северных рек, в защиту чистоты Байкала, поднимает проблемы русской деревни, в 80-е появляются его статьи «Слово о патриотизме», «Сумерки людей», «В судьбе природы - наша судьба».


Записки тюремного инспектора

В настоящее издание уникальных записок известного русского юриста, общественного деятеля, публициста, музыканта, черниговского губернского тюремного инспектора Д. В. Краинского (1871-1935) вошли материалы семи томов его дневников, относящихся к 1919-1934 годам.Это одно из самых правдивых, объективных, подробных описаний большевизма очевидцем его злодеяний, а также нелегкой жизни русских беженцев на чужбине.Все сочинения издаются впервые по рукописям из архива, хранящегося в Бразилии, в семье внучки Д.


Море житейское

В автобиографическую книгу выдающегося русского писателя Владимира Крупина включены рассказы и очерки о жизни с детства до наших дней. С мудростью и простотой писатель открывает свою жизнь до самых сокровенных глубин. В «воспоминательных» произведениях Крупина ощущаешь чувство великой общенародной беды, случившейся со страной исторической катастрофы. Писатель видит пропасть, на краю которой оказалось государство, и содрогается от стихии безнаказанного зла. Перед нами предстает панорама Руси терзаемой, обманутой, страдающей, разворачиваются картины всеобщего обнищания, озлобления и нравственной усталости.