Псих против мафии - [37]

А все случилось просто и легко. Побродив по узким переулкам, Парамонов проголодался и решил перекусить. В небольшом скверике он увидел летнее кафе. Когда-то, в дни его молодости, посещение таких заведений казалось настоящим праздником. Сейчас кафе попадались на каждом шагу, и это сгладило былую остроту ощущений. Однако Парамонов, ещё накануне утром пробавлявшийся тюремной баландой, был счастлив посидеть за уютным столиком под полосатым полотняным зонтиком, не пропускавшим солнечных палящих лучей. Взяв бутылку пива и два гамбургера, он сел за столик. Но вскоре Парамонов, попивая из пластмассового стаканчика пиво и закусывая горячей булочкой с котлетой темно-коричневого цвета, почувствовал, как атмосфера праздника медленно, но верно покидает его. Попытка вернуть безмятежность оказалась напрасной. Сейчас он уже не чувствовал ничего, кроме раздражения, которое у него вызывали все эти безразличные люди, торопившиеся по своим не имеющим к нему никакого отношения делам.

И тот второй — его двойник, постоянный спутник и строгий экзаменатор — опять смотрел на него с жалостью, смешанной с любопытством, словно вопрошая: «Ну и что ты дальше будешь делать?»

Парамонов не знал, что ответить. К его столику неслышно приблизилась сгорбленная старушенция и спросила, можно ли взять пустую бутылку. Ее хриплый, резкий, с присвистыванием голос, внезапно раздавшийся из-за спины, заставил Парамонова вздрогнуть. Старуха взяла бутылку и зашаркала прочь, волоча по раскаленному солнцем асфальту ноги в калошах, обутых на толстые вязаные носки. Калоши в такую нестерпимую жару символизировали обреченность жалкого человеческого существа, казалось уже заглянувшего в мир иной.

«И эта развалина когда-то была красивой юной девушкой, ей объяснялись в любви и почитали за счастье, если она отвечала взаимностью. До чего же все зыбко в этом мире, условно и преходяще. Так стоит ли цепляться за жизнь, в сущности бесцельную, если впереди все равно смерть? Не лучше ли все разом решить?»

Его размышления прервали два солдата. Один, тот, что выше другого на целую голову, был робким и каким-то забитым. Второй, с затравленным взглядом, — озлобленным.

«Первогодки, салаги», — догадался Парамонов, видя, как мешковато сидит на них военная форма.

— Дядечка, дай нам немного денег. Хочу мамке письмо отправить, а марку и конверт не на что купить, — попросил долговязый и в доказательство правдивости своих слов показал исписанный листок.

Из киоска высунулось злобное лицо продавщицы.

— А ну пошли отсюда вон, малахольные. Только клиентов отпугиваете, ходите здесь, попрошайничаете чуть ли не каждый день. Вам уж сколько раз денег на марку давали, а вы все с одним и тем же письмом шатаетесь. Призвали служить, так служите, а водку нечего пить.

— Да мы не себе, а «дедам», — прогнусавил долговязый, отходя от столика.

Тот, что пониже, огрызнулся:

— А тебе что за дело, старая ведьма, ведь не у тебя просим!

Но тоже предпочел отступить. Тогда Парамонов, который хотел было дать денег солдатам, повернулся и зашагал прочь. Однако не успел свернуть за угол, как его догнал и окликнул низкорослый солдат:

— Постой, мужик! Разговор есть. Не хочешь на марку дать, так хоть гранату купи: настоящая, боевая. — И, боясь, что ему откажут, быстро добавил: — Рыбу глушанешь где-нибудь в речке — и вообще может пригодиться. — И, воровато озираясь, стал разворачивать тряпичный сверток.

— Парамонов взял гранату, осмотрел.

— Сколько?

— Дай на две бутылки. Нам нельзя возвращаться без водки, «деды» изобьют. Вон у Кирилла все почки отбиты, писает кровью. Выручи нас, купи гранату! — И добавил: — Настоящая, боевая, как ахнет, мало не покажется.

Парамонов молча вытащил деньги и вручил солдату. Тот, схватив измятые купюры потной ладонью, быстро зашагал прочь к своему высокому сутулому товарищу, даже не поблагодарив Парамонова за покупку.

Парамонов быстро завернул гранату в ветошь, тряпку и газетную бумагу, как она была у солдат, и направился к дому гостеприимного Стеблова. Ощущение бетонно-холодного спокойствия в душе, которого он не испытывал уже многие годы, радовало Павла Георгиевича. Холодное безразличие ко всему, что творилось вне его внутреннего мира, помогала ему сохранять одна-единственная мысль, буквально сверлившая его воспаленный мозг: «Наконец-то мой путь определился. В мире не бывает ничего случайного. Эта граната — перст Судьбы, веление свыше. И теперь я знаю, что делать».

Зайдя в «Кулинарию», он накупил всякой еды, сложил её в большой картонный пакет, приобретенный тут же, и положил туда гранату. И по тому, как она скользила вниз, вписавшись в свертки с едой, решил, что его ждет несомненный успех в задуманном деле.

«В таком случае я заслужил прощальный праздничный ужин», — с этой мыслью Парамонов подошел к палатке возле дома Стеблова и купил самый дорогой коньяк.

На нужный ему этаж он поднялся пешком и почти не задохнулся от физической нагрузки. Так было всегда в минуты душевного подъема и прилива энергии.

И тот, другой, его двойник, глядя на него со стороны, вновь испытал гордость.

VIII. Прощальный визит

На следующий день с самого утра Кондратов и Ильин разделились: сыщик из МУРа поехал выявлять обидчиков Парамонова среди его родственников и близких знакомых, а Ильин отправился на завод, где тот работал последние двадцать лет.