Пшеничное зерно. Распятый дьявол - [4]
В роман «Распятый дьявол» Нгуги перенес находки и приемы, добытые в авторской и режиссерской работе над пьесами, достигая иногда поразительных результатов в воздействии на читателя. Фабула романа несложна, и тем, кому он адресован, легко следить за ходом сюжета. Здесь нет тонкой психологической мотивировки поступков героев, столь характерной для романа «Пшеничное зерно», нет эволюции образов, многоплановости и сложного переплетения сюжетных линий. «Распятый дьявол» — это сатирический роман, роман-памфлет. Его нарочитая наглядность, плакатная агитационность не случайны. Нгуги ва Тхионго ориентируется не на иностранного, пусть даже самого доброжелательного, читателя, не на кенийского интеллигента. Его цель — быть прочтенным и понятым самыми широкими народными массами, кенийскими рабочими и крестьянами. Поэтому было бы неправильно усматривать в декларативности этой книги и схематичности персонажей признаки ее художественной несостоятельности. Нгуги ва Тхионго — подлинный мастер, и в данном случае речь идет об умышленном, сознательном приеме, заимствованном из фольклора и народной театральной буффонады, в заражающей экспрессивности которой писатель убедился, наблюдая за реакцией многотысячной аудитории, собиравшейся под открытым небом перед грубо и наспех сколоченными подмостками, где разыгрывались его пьесы.
«Распятый дьявол» вызвал горячие дискуссии и споры, полярные оценки критики — от хвалебных до уничтожающих, но уже само по себе подобное расхождение во мнениях свидетельствует о том, что этот роман — явление незаурядное.
В январе 1988 года писателю исполнилось пятьдесят. Творчество Нгуги ва Тхионго, этого искреннего и правдивого выразителя чувств и чаяний кенийского народа, достигло полного расцвета, и не только африканские, но все читатели мира ожидают его новых произведений.
Ю. Рытхэу
Пшеничное зерно
(роман)
A GRAIN OF WHEAT
novel
Посвящается Дороти
Хотя действие книги происходит в современной Кении, все ее персонажи вымышлены, за исключением тех, кто, подобно Джомо Кениате и Вайяки, неразрывно связан с прошлым или настоящим нашей страны. Но ситуации и конфликты реальны, увы, подчас слишком реальны, в них — горькая правда: крестьяне, которые сражались с англичанами, теперь видят, как все, за что они боролись, достается другим.
Нгуги
Лидс, ноябрь 1966 г.
Безрассудный! То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет.
И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое.
Первое послание к Коринфянам, 15; 36, 37
На душе у Муго было нехорошо. Он лежал на кровати навзничь, уставившись в потолок. С кровли свисали закопченные соломинки и папоротниковые листья, целясь ему в сердце. Прямо над головой дрожала прозрачная капля. Капля стала расти, чернеть от копоти и, удлиняясь, тянулась к нему. Он хотел зажмуриться, но веки не опускались. Попробовал пошевелить головой — ее словно приковали. Капля неумолимо росла — сейчас оборвется! Он попытался спрятать лицо в ладонях — руки не слушались. В отчаянии Муго собрал последние силы и проснулся. Но страх не исчез. Спросонья все чудилось, что ледяная капля вот-вот пронзит его насквозь. Он лежал под истрепанным жестким одеялом, ворсинки кололи лицо, шею, кожа зудела. Но вставать он не спешил. Солнце еще не всходило, а под одеялом было тепло. Отсвет зари проникал в хижину сквозь трещины в стене. Муго затеял сам с собой игру, как обычно, когда просыпался среди ночи или на рассвете. В темноте очертания предметов расплывались, соединяясь в причудливые тени, и игра заключалась в том, чтобы различить в сумраке каждую вещь. Но сегодня Муго никак не мог сосредоточиться. Он понимал, что это был лишь дурной сон, и все-таки покрылся мурашками при одной мысли о падающей ледяной капле.
Раз, два, три! Он откинул одеяло, поплескал водой на лицо, развел огонь. Из кучи утвари в углу вытащил мешок с остатками кукурузной муки. Высыпал муку в котелок, налил воды и размешал деревянной ложкой. По утрам он всегда ел кашу. И каждый раз вспоминал ту недоваренную жижу, какой их кормили в лагере.
Как тянется время, думал Муго, и все повторяется сызнова. Нынешний день будет точно таким, как вчерашний, как позавчерашний…
Взвалив на плечо мотыгу и пангу[1], он отправился на поле, следуя неизменному ежедневному распорядку, которому подчинялась вся его жизнь с тех пор, как он вышел из лагеря Магуиты. Путь лежал через пыльные деревенские улочки на другой конец Табаи.
Как и обычно, женщины в деревне проснулись еще раньше, чем он. Они уже возвращались с реки, хрупкие спины гнулись под тяжестью полных ведер. Нужно успеть приготовить кашу и чай мужьям и детям. Взошло солнце, на землю легли узкие, длинные тени от деревьев, хижин, людей.
— Доброе утро! — окликнул его с порога Варуи.
— Доброе, доброе! — И Муго зашагал было дальше, но Варуи, видно, настроился поболтать.
— Спозаранку в поле?
— Сам видишь.
— Вот я и говорю: в такую рань и земля мягче. Солнышко взойдет — а ты уже в поле… Оно и смекнет, что ему с тобой не тягаться. А если оно раньше поспеет — тогда…
Варуи, деревенский старейшина, кутался в новенькое одеяло, из которого выглядывало морщинистое лицо с пучками седых волос на макушке и остром подбородке. Это он дал Муго землю, с которой тот и кормился. Собственный участок Муго конфисковало правительство, когда его отправили в лагерь. Болтлив Варуи, любит поговорить, но молчаливая сдержанность Муго ему нравилась. А сегодня он разглядывал парня с каким-то новым интересом.
