Прозрачная маска - [81]

— Ну, и до чего додумался?

— Думаю, кто-то из наших офицеров.

— Почему непременно из них?

— Очень просто, господа. Население было озлоблено, но мужчины были или в лесу, или убиты, а это дело не для дедов и бабушек. Рядовой состав роты был запуган, все приказы выполнял машинально и с трепетом перед начальством. Разве мог кто из таких осмелиться поднять руку на командиров? Остаются подпоручики: Энрико Жейнов, Захар Зашев и Петр Зангов. Последний был пьяница и приятель Коруджиева, а вот двое первых сильные были мужчины, имели свое мнение и часто возражали командиру.

— Уж не собирались ли они занять место Коруджиева?

— Глупости, это не сапожная мастерская — умер мастер, его место занимает подмастерье. Думаю, что Зашев и Жейнов были заклятыми врагами командира, подпоручика Катева и подофицера Алипия Накова. Их жизни были в опасности, и они элементарно упредили тиранов. Это мое мнение, я вам его не навязываю.

— Ты считаешь, что подпоручики Зашев и Жейнов заключили союз, чтобы расправиться с Коруджиевым и ему подобными?

— А почему бы и нет? Я плохой пловец, но хорошо разбираюсь в делах сухопутных. Мне кажется, что один человек вряд ли справился бы так уверенно и без явных улик с такими злющими шакалами. Может быть, их было и трое, но кто мог быть третьим, никак не соображу.

— Целая организация?

— Что-то вроде этого. Подпоручики были умными ребятами, разбирались в тактике и стратегии. Может быть, и привлекли кого… скажем, шоферов Жабку и Штангу. Рыбу ловят вместе и топят намеченных.

— Что за люди были шоферы?

— Так, балаболы и разгильдяи. Когда они нужны, их никогда не найдешь. От повседневных наказаний и карцера шоферов спасало только высочайшее покровительство подпоручиков и благосклонность командира. И все же, когда попадали ему под горячую руку, он и их порол нагайкой. Вот такие они были. Если на месте, что-нибудь сделают с двигателями, а выдают за неисправность.

— Говорят, что оба не остались в стороне от преступлений роты военной полиции?

— Конечно. Ведь на их грузовиках по ночам выезжали на охоту на людей. Приходилось сталкиваться с арестованными, расправляться с жертвами.

— Хорошо. А где теперь эти парни? Мы узнали, что на фронт они с ротой не поехали. Незадолго до отправки роты они были переведены в какое-то моторизованное подразделение в столицу.

— Точно.

— А как их все-таки можно отыскать?

— Нелегкое это дело, — почесал в затылке хозяин.

— Нам их обязательно надо найти. И мы уверены, что только вы сможете нам помочь в этом.

— Легко сказать… помочь, а если и ухватиться-то не за что? — улыбнулся бывший подофицер, польщенный оказанным ему доверием. — Ах, чуть было не забыл, подождите минутку, — сказал Белко и, поспешно встав, потушил сигарету о подошву резиновой галоши и шмыгнул в дом.

Возвратился он очень быстро. В руках у него был сверток, из которого он извлек с десяток фотографий, старые, пожелтевшие письма, список адресов и толстую канцелярскую книгу.

Внимательно просмотрели находки. Труд наш не пропал даром. Мы обнаружили родное село Борко Жабленова — Жабки.

Нашли бывшего шофера Жабку и пригласили в помещение совета в селе Боровинково. На лице этого мужчины с рано поседевшей головой и черными как смоль усами был написан страшный испуг, который ни оказанное внимание, ни ласковые и добрые слова не смогли уменьшить. Отличный психолог, Искренов, увидев его через окно, сразу определил: «Разве такой тупица пойдет против своего начальства? Это чистейшей воды трус!»

Искренов оказался прав. Жабка, человек с явно расстроенной нервной системой, был неразговорчив. Его объяснения были путаными, полными противоречий. И в конце концов он расплакался, признавшись, что на своем грузовике возил подозреваемых крестьян, впоследствии расстрелянных на пустырях и в оврагах Божура и Новых Поселений. Из всего этого мучительного разговора мы поняли единственное: что Жабка или действительно тупой от природы человек, или очень естественно изображает такого. И все же он неожиданно сказал, что Жейнов и Штанга — земляки и двоюродные братья, свои люди. И если они что-то сделали, знают оба.

— Откуда они родом? — спросил я, обнадеженный.

— Откуда-то из Родоп. Штанга получал письма из Асеновграда… от сестры милосердия по имени Стойна, а мы ее ласково звали Соня.

— Два года служили вместе, и не знаешь, откуда твой лучший друг! — не поверил я.

— Он говорил, да разве все запомнишь, — бормотал Жабка. — Что-то монашеское в названии их деревни, будь она неладна!

Сестру милосердия нашли неожиданно легко. К нашему приезду в Асеновград женщину пригласили в кабинет начальника участка. Она оказалась очень толковой и не затрудняла нас своими ответами. Проявив понимание и участие, коротко сообщила:

— Да, был у меня такой знакомый солдат, переписывалась с ним, когда была девушкой. Познакомились мы в поезде. Не скрыл, что шофер. Сильный, высокий, симпатичный. Мне показалось, что он из наших краев, говорил по-нашему, не нахальничал. Получила от него с десяток писем, но больше его не видела: в том же году вышла замуж.

— Вы ему сообщали, что выходите замуж?

— Нет. Ко мне в больницу приходил его командир, молодой красивый подпоручик. Вручил подарок от Тони. Тогда он мне сообщил, что родом из села Монастырские Кошары. Вот и все.