Прозрачная маска - [8]

— А мне совсем не плохо.

— Уже или вообще?

Она рассмеялась.

3

Смотрюсь в зеркало. Господи, какая я проклятая и какая красивая! Стариться невозможно. Прядь седых волос болтается над глазами, а глаза бегают, словно у ребенка, впервые попавшего на ярмарку. Тело напряжено, что-то теплое и живое расплывается по нему, чувствую какое-то щекотание и радость, смотрюсь и улыбаюсь, уверенная в себе, обнадеженная и ожидающая.

Я влюблена.

На этом свете нет большего чуда, чем влюбленные женщины. Они красивы, вдохновенны и прозорливы. Они излучают таинственное сияние божественности, высшей, неподкупной справедливости, доступных только удовлетворенной душе. Любовь как снег — она сглаживает неровности и делает все гладким и лучистым. Закрываю глаза и чувствую, как снег падает на лицо, скользит по горячей коже, тает, а по щекам текут капельки — приятно до безрассудства.

А под окном сигналит Румен.

Отрываюсь от зеркала, осматриваю себя сверху донизу. Темное платье, чуть расклешенное, чтобы скрыть рост (хотя рядом с Руменом я смотрюсь даже на каблуках), изящные, совсем новые лаковые туфли, элегантная сумочка, изысканные украшения… Господи, я как будто в Народном театре, а не в столовой профилактория в Бараках. Вдыхаю запах дорогих духов и наслаждаюсь им.

Чувствую себя победительницей.

— Хочешь поехать в Пампорово? — спросил Румен, увидев меня.

— А ты почему спрашиваешь?

— Ты такая красивая, совсем не для наших.

Бросила на заднее сиденье сумку, в которую положила свои «пионерки» (сапожки). Снег был глубокий, и машина не смогла подъехать к зданию профилактория. Половину пути пришлось идти пешком, и это была самая лучшая часть вечера. Проваливались в сугробы, а затем со смехом вытаскивали друг друга. В одном месте я поскользнулась, и он подхватил меня на руки. Впервые после детства меня несли на руках. Это было событие.

Главный врач не был похож на бабника. Румен явно не любил его. Наверное, из-за женщины. Скорее всего, это я придумала. Это моя старая привычка. Всегда, когда со мной случается что-то хорошее, я непременно создаю фон сомнения или страдания. Всю жизнь верила, что любовь ко мне необходимо доказывать не только тем, что любишь меня, но и ненавистью ко всему тому, что ненавижу я. Да, это так, потому что часто мое самочувствие зависит от отношения других ко мне. Это делает меня неуверенной, уязвимой и зависимой от мелочей. Хорошо, что знают об этом немногие.

Переобувшись в кабинете главного врача и пригладив самодельную прическу, я поправила свое декольте. Впервые за многие годы мне показалось, что кому-то будет приятно смотреть на меня.

Столы в столовой профилактория были составлены в ряд в конце зала. Было оставлено просторное место для танцев — шахтеры, видимо, любят танцевать хоро[2]. Мы сели с Руменом в середине стола, внутри у меня что-то клокотало, как вулкан. Мне стало холодно, я сплела руки и оперлась на них подбородком и тут только вспомнила, что первый раз отправилась на мероприятие, не имея при себе ручки и записной книжки. Решила понадеяться на память.

— Тебе не холодно?

Он видит меня как сквозь рентгеновский аппарат.

— Мне хорошо.

— Может быть, и хорошо, но все-таки холодно.

— Немножко.

Он набросил мне на плечи куртку, как это бывает на деревенских вечеринках. Все вокруг казались мне милыми и понимающими. Я сдержанно улыбалась, чтобы не показаться легкомысленной и неучтивой и чтобы не очень бросалось в глаза, что я счастлива.

— Это не его жена?

— Может быть, первая. Вторую я знаю. Это не она.

Румен с кем-то разговаривал, я сидела одна и слышала полушепот двух женщин, сидевших рядом. Меня вдруг бросило в жар, словно передо мной распахнулась раскаленная печь, к горлу подступила тошнота, лоб покрылся крупными каплями пота. Осторожно снимаю с плеч куртку и рассеянно смотрю вокруг.

— Может, и не жена совсем.

— Возможно, третью завел… Кто этих ученых поймет…

— Наверное, первая. Видишь, как они похожи друг на друга. Вот мы с Милчо прожили двадцать лет и стали похожи, как брат и сестра…

— Э, вам еще рановато… становиться братом и сестрой.

— Нет, не рановато. Эта шахта отняла у него все силы… Вернется вечером с работы, кое-как поест и тут же засыпает.

Кто-то постучал вилкой по бутылке.

Провозгласили первый тост. Я подняла бокал, а чокнуться с соседями забыла. Мне казалось, что я, как аист, стою на одной ноге, вокруг зеленое поле, а под ним болото, о котором я даже не догадываюсь. Мне стало дурно, лицо, видимо, побледнело; Румен, взглянув на меня, спросил:

— Что с тобой, у тебя болят зубы?

— Да, что-то вроде этого.

— Доктор…

Приняла лекарство от зубной боли.

Потом танцевали. До полуночи было еще далеко. Мне хотелось скрыться в одной из палат, сунуть голову под подушку и побыть одной или бежать куда-нибудь по снегу, бежать, не зная куда. Однако нужно было держаться, и это меня еще больше угнетало. Пробовала приказывать себе: «Выше голову. Веселей смотри. Ничего еще не известно. Чего не взбредет в голову этим бабам! Сплетни. Не поддавайся».

— Как зуб?

— Все в порядке.

Снова раздался стук вилки о бутылку.

— А сейчас, — объявил неестественно громким голосом Румен, — позвольте мне представить вам нашу дорогую гостью, Анастасию Манолову, корреспондента журнала «Современник». Она проведет среди нас несколько дней («Почему несколько, ведь завтра я должна уехать! Или он хочет предопределить мое решение?»), чтобы на страницах журнала описать жизнь современных шахтеров.