Прозрачная маска - [10]

Погрузили и уехали, а те двое и до сегодняшнего дня на меня сердятся, что я не сдержал своего слова — оба так и остались рабочими. Главное — дело сделали. А ребята держались просто молодцом, хотя и работали простыми грузчиками. Так вот!

Дядя Даньо засмеялся первым и, взмахнув рукой, как укротитель зверей, крикнул:

— Танцы!

А Румен подозрительно небрежным тоном обратился к одной из медсестер:

— Сестра Симеонова, пригласите дядю Даньо, ведь он ваш самый любимый пациент, не так ли?

— Ни его, ни вас не приглашу. Вы оба самые недисциплинированные. Курите в палатах, не занимаетесь зарядкой и вообще нарушаете распорядок дня профилактория. Хорошо, что мало времени у вас остается для отдыха. Вы слышите, доктор Ковачев?

— Симеонова, ты говоришь мне об этом сегодня уже второй раз. Если повторишь еще, будешь в наказание танцевать танец ручениц, пока не упадешь.

— Опять вы, доктор, пугаете меня тем, что я больше всего обожаю.

Оркестр заиграл медленный фокстрот, который я слушала, когда впервые увидела радиоприемник. Дядя Даньо пригласил меня и на этот танец, но кто-то ему крикнул:

— Голова!

Доктор Ковачев, оказывается.

— Дядя Даньо, ты своей старомодной учтивостью совсем затмишь нас. Расскажи лучше гостье еще какую-нибудь историю из своей жизни…

— Я скромный человек, доктор Ковачев. Пусть другие скажут обо мне.

— А вы уверены, что скажут только хорошее? — слегка кокетничая, заметила я.

— Особенно женская половина Рудоуправления, — ревниво проговорил доктор.

— Не слушайте его, он всегда старается испортить настроение, когда я веселюсь…

— Ну, ну, дядя Даньо! Скромность украшает только бедных духом!

Дядя Даньо отправился приглашать Милчовицу, а мне хотелось поговорить с кем-нибудь о Румене. Главный врач все время старался оказывать мне внимание. Решила воспользоваться его расположением в корыстных целях.

— Доктор, вы, вероятно, дружите со многими и можете рассказать много интересного?

— Я к вашим услугам, можем прямо сейчас пойти ко мне в кабинет.

— Не во время праздника, конечно. О Румене Станкове тоже мне расскажете? Он очень интересный человек. Такой молодой, а уже…

— …а уже скептик…

— …а уже главный инженер…

— От пациентов слышал, что Станков больше разбирается в футболе и молодых девушках, чем в шахтерском деле.

— Вы, кажется, ревнуете, доктор? Как женщина могу сказать, что ваши терзания напрасны. Молодая сестра Симеонова просто испытывает ваши чувства. Уверена, что между ней и инженером ничего нет.

— Вы говорите так, чтобы успокоить меня… это от вашей воспитанности.

— Мое воспитание никогда не позволяло мне лгать.

Без пяти двенадцать доктор Ковачев объявил, что каждый должен загадать три желания, которые сбудутся в новом году. В пять минут первого — после традиционных поздравлений с объятиями — я спросила Румена, какие желания он задумал.

— Я задумал одно желание, но чтобы оно сбылось трижды.

— Девушку?

— Деньги. Три раза по десять тысяч… Я бы их взял взаймы, если бы было у кого. Украл. Перекопал бы целую гору, если бы знал, что они в ней захоронены…

— Я могу тебе их дать… Я… получаю приличную зарплату, а расходы у меня ниже средних… Сколько?

Он не ответил. Вышли на террасу. Снег прекратился. Ночь была тихая, и ничто не говорило о том, что она праздничная. Настоящее праздничное настроение было у нас.

— Мне обязательно нужно позвонить в Русе. Ты пойдешь со мной на почту?

Улыбаясь, я спросила:

— А она работает?

— Обязательно работает.

Я зашла в кабинет главного врача, чтобы переобуться в сапоги. Пошли пешком. Румен изрядно выпил, и ехать на машине было рискованно.

Возвратились часа через полтора. Я снова надела свои новые лакированные туфли, но больше танцевать не могла: натерла ими мозоли, каждое движение причиняло боль. Мы сели в дальний угол, и Румен начал рассказывать о том, о чем женщины говорили с большим увлечением, но с довольно неточными комментариями. К рассвету я уже знала, что, будучи студентом, он женился на софиянке, которая вскоре родила ему двух дочерей, но затем отказалась ехать с ним в Длинный Дол, куда он отправлялся по распределению. Их брак был расторгнут на третьем году совместной жизни по его заявлению.

Некоторое время спустя в Бараки приехала, также по распределению, молоденькая маркировщица из Русе, которая все и всех презирала в этом богом забытом краю и каждый вечер ездила в центральный окружной городок, чтобы провести ночь в гостинице.

Она внушила себе, что в молодежном общежитии, в котором ей предложили комнату, масса клопов и еще больше хулиганов. Знакомство с ней началось с шуток. Он рассказал, что в его комнате клопы живут коммунами и что он ночь напролет наблюдает за их действиями, очень интересно.

Такую беседу они вели под дождем, она слушала и даже не улыбалась от его фантастических измышлений. А в конце сказала: «Ну и хвастун же вы», — открыла дверцу машины, выскочила и убежала.

Дальнейшие их разговоры всегда начинались и заканчивались историями о клопах. Как все влюбленные, они создали свой язык — странный, нелогичный для непосвященных, но сладкий и таинственный. Между ними произошел единственный в своем роде краткий и деловой диалог, который оба перенесли стойко. «Верно ли говорят о том…» — спросил Румен. «Было верно, но теперь нет», — ответила маркировщица. Помолчали. «А о той правду говорят?» — спросила она наобум, потому что думала, что такой молодой и немного надменный парень не может быть один. «О ней, может быть, и верно, — сказал он, — а обо мне давно нет».