Прозрачная маска - [6]

Значит, Румен. Вероятно, очень молод — не старше двадцати шести. Только что закончил геологический и сразу получил назначение главным инженером. Видимо, чей-то племянник, а его мать, страшно не хотевшая, чтобы у нее родилась дочь, заранее придумала имя для сына — Румен. Звучит солидно. А точнее, хорошо звучит, но для футболиста. Какой-то мудрец сказал, что имя человека необъяснимо почему содержит в себе его основные качества и даже наметки судьбы.

Она прикрыла глаза, словно от усталости, и попыталась представить себе инженера. Вспомнила, что на вешалке перед входом в кабинет висит светлая дубленка и черный ручной вязки шарф. Если судить по одежде и ее цвету, он русоволосый, выше среднего роста, женатый. Его жена, вероятно, работает по восемь часов в день, покупает продукты в шахтерской столовой, а по вечерам рукодельничает, сидя перед телевизором. Связала ему модный белый свитер, голубую лыжную шапочку, такие же рукавицы и шарф. По субботам вдвоем выезжают в горы в Пампорово, к вечеру спускаются и заходят в ресторан, в котором она демонстрирует свое длинное платье, а он сидит и потихоньку попивает коньяк…

— Петя, перепечатай быстренько вот это, — раздался мужской голос, который Анастасия жаждала услышать целую вечность. Подняла голову с подчеркнутым профессиональным интересом и увидела крупного мужчину в вельветовом пиджаке и безобразного цвета свитере с засаленным воротником. Проводив его взглядом до стола секретарши, подождала, пока он, склонившись над столом, что-то объяснял, а потом отвела взгляд.

— Товарищ из Софии… — тихо сказала секретарша.

— Да, да. Шеф меня предупредил. Пожалуйста, проходите.

Они вошли в кабинет, он сел на стул, закурил сигарету и с минуту молчал, словно отдыхая, затем прикрыл глаза и улыбнулся.

— Слушаю вас.

У нее пропала охота говорить. Предвкушающее ожидание, которое привело сюда, приятная теплота, послышавшаяся в его голосе, удерживали ее на гребне чего-то веселого и праздничного. Теперь этот праздничный настрой угас, его усталость перешла к ней, а на улице смеркалось.

— Вот сводка. Я могу идти? — спросила вошедшая секретарша, в светлой дубленке и с черным шарфом на шее, протягивая лист инженеру.

Он утвердительно кивнул. Девушка постояла мгновение, словно ожидая чего-то, но все молчали, и она ушла.

— Вы знаете, я очень устала и очень хочу спать.

— Вижу.

Он включил настольную лампу, и Анастасия окончательно потеряла желание говорить о своей командировке и о проблеме с гостиницей. Ей хотелось лечь на стол, накрытый красным сукном, закрыть глаза и чтобы он включил радиоприемник и, сидя у ее головы, курил.

Стало совсем темно.

— Скажите, где мне вас разместить?

— В профилактории или в общежитии… Все равно где, лишь бы можно было переночевать…

— Доктор Ковачев — старый холостяк и любит приударить… а в общежитии шумно… Вами должна была заниматься председатель профсоюзного комитета, но ее дочь вдруг собралась выходить замуж… Справляют помолвку… Вас оставили на меня… Должно быть, вас интересует, как шахтеры проводят свое свободное время, а моя забота — о том, как они ведут себя на работе…

— Прошу вас, не беспокойтесь… Я бы не хотела затруднять… Сожалею, если…

Он нервно выключил лампу. Стало совсем темно и немножко страшно.

— Отвезу вас в тепло.

Анастасия хотела возразить, но, подумав, согласилась, за что-то зацепилась и чуть не упала, Румен успел поддержать ее. Взял под руку и повел. На улице было светло от люминесцентных ламп. Его машина стояла рядом. Молча сели и поехали; остановились на окраине поселка. Она, придя в себя, решила, что вежливый отказ не повредит.

— Мне кажется, я уже сказала вам: я не намерена стеснять вас.

— Излишняя вежливость не самое лучшее. К тому же вы посинели от холода. — И он повернул к ней зеркало. — Посмотрите на себя.

Она осталась без движения.

Тепло двигателя приятно согревало, расслабляло, а унылый деспотизм этого мужчины становился приятным.

Общежитие было чистое, но не очень уютное. Гостиница Рудоуправления была обставлена в мещанском вкусе какого-то хозяйственника — плюшевые гардины, кресла, диваны. Около кушетки стояли мужские туфли, а в ванной лежал забытый кем-то крем для бритья.

— Я живу в соседней комнате. У меня есть коньяк, водка.

Она сделала вид, словно услышала что-то страшное, этот мужчина обладал какой-то грубоватой грустью, которая, разжигая интерес, держала ее в напряжении и не позволяла подчиняться покорно, без сопротивления.

— Я не пью.

— А я пью.

Он поставил два стакана, наполнил их, чокнулся, она не прикоснулась к своему, а он выпил и снова наполнил.

— Здесь плохая кровать. Простыни не поглажены. Лампочка в ванной перегорела. Моя комната в вашем распоряжении. Кофе кончился, а чай первосортный. Я ложусь спать. В четыре, с первой сменой, я должен успеть в шахту. Завтра председатель профбюро будет здесь.

Она почувствовала, как чужая воля управляет ее рассудком, но противиться не посмела. Не стала принимать душ, чтобы он не подумал, будто она специально создает шум воды, голая стоит в тумане теплого пара, шлепает босыми ногами по бетонному полу, чтобы раздразнить его воображение. Анастасия надела свою широкую фланелевую ночную рубашку с длинными рукавами и бесшумно нырнула под одеяло. Ей хотелось быть одной, чтобы подумать. Какое-то волнующее чувство влекло ее, но не могло увлечь окончательно.