Прозрачная маска - [4]

Встретила его недавно в поезде, следовавшем в Видин. Разговорились, как случайные попутчики. Такие разговоры всегда интересовали меня. Они являются наиболее привлекательной составной частью командировок. В купе всегда прихожу первая и жду других. Они появляются один за другим, и по тому, как садятся, осматриваются, читают и что читают, я строю свои гипотезы об их характерах, профессиях и общественном положении. Не могу сказать, что мои предположения всегда подтверждались, но нередко я была близка к истине. В разговорах с попутчиками представлялась учителем физкультуры или маникюршей. Когда я остаюсь в одиночестве, грызу ногти, как это было в детстве, когда начинало светать, а отец все не возвращался и мать сидела у керосиновой лампы и вязала шерстяные чулки отцу или его приятелю Христо Дочеву. Мы звали его Дог за его крупную и плотную фигуру и зеленую форму, которыми он напоминал грузовик марки «Додж». Мать заставляла меня тоже заниматься вязанием. Однажды лейтенант Дочев пришел рано утром и, не закрыв дверь, снял головной убор и поцеловал маме руку. Она в истерике закричала: «Говори, что случилось?!»

«В ночной перестрелке с бандитами Павел…»

А мама продолжала: «Говори…»

И Дог пытался вспомнить подробности: что говорил Павел, когда уходил на задание, как выглядел, какие носки надел… Я ухватилась за столб, который подпирал потолок в нашей старой избе, и мне было страшно плакать, чтобы не усиливать мучения мамы. «Не плачь, девочка», — сказал мне тогда Дочев, сунув что-то под подушку. Потом я увидела, что это была пачка денег, а он обнял маму и ушел… На похороны его жена пришла в зеленом платье, мне показалось это кощунством. «Извини, — прошептала она при прощании, — это у меня самое темное платье». Потом, путешествуя в автобусах и поездах, я всегда надеялась встретить Дочева. Знала, что он был направлен на работу за рубеж, но куда именно — не знала. Он был единственным человеком, знавшим меня с детства. Перед ним можно было поплакать и пожаловаться. Однажды на остановке я ждала автобус. В этот момент мимо проезжала военная машина. За стеклом я увидела Христо, замахала руками. Машина остановилась. Они взяли меня с собой.

— А, журналистка! Очень хорошо. Хотя вы крайне мало пишете о нашем брате пограничнике. Не приезжаете… не навещаете нас… Хоть бы в праздник заглянули.

Поехали. Рассказала им о своем брате. Подружились. Еще одно знакомство, которое согревало меня в повседневных заботах. Был Новый год. Это я почувствовала в тот момент, когда укладывала саквояж, стараясь вспомнить, не забыла ли что. Немного спустя еду в Родопы. Очередной праздник провожу среди шахтеров. Наслышалась о них разных легенд и небылиц. Никогда не спускалась в шахту. Ожидание праздника всегда делает его более торжественным и радостным. Отправляюсь спокойно, не питая иллюзий о веселье. Если представится случай и кто-то проявит нежность или даже простой интерес к моей персоне… не задумываясь, ей-богу, без размышлений и колебаний… Три года моего тела не касалась ничья рука, только врача. Я уже забыла, что чувствует человек, когда целуется. Мне кажется, если кто-то предложит любовь, я даже не буду знать, что нужно делать. Забыла, отвыкла от мужского внимания. Считаю себя не подверженной любовным соблазнам, это делает меня неуязвимой и наполняет гордостью. Только иногда мне кажется, что я стала похожа на то высохшее дерево, которым был подперт потолок в отцовской избе; хотя оно пахло домом и уютом, никто не хотел его обнять и приласкать. Странные ассоциации, конечно. И более странные возникали. Например, в последнее время мне часто казалось, что я уже однажды жила этой жизнью и теперь снова вернулась к ней и ничто не может меня удивить. Такие мысли занимают меня обычно в субботу, перед выходным. Телевизионные передачи закончились, студенты с нижнего этажа убаюкивают ребенка, тихо, а сон не идет… Продолжаю бодрствовать и выдумываю гипотезы. На следующий день, когда собираюсь в очередь за молоком или вдыхаю запахи с кухни соседей, такие мысли мне кажутся каким-то неизвестным недугом, а я, боясь, еще больше стараюсь скрыть его. Известно, что все болезни усиливаются к вечеру. Одиночество — тоже. И так живя в доме на сваях, созданном моим воображением, я часто думаю, что сама могу все и ни в ком не нуждаюсь. Это открытие отнимает у меня последние силы, и на следующий день, как обычно бывает в таких случаях, оформляю командировку и куда-нибудь выезжаю. В дорогу надеваю брюки, куртку с капюшоном, в руках — неизменная сумка. О красоте и моде не забочусь, потому что давно уже вышла из этого возраста, больше думаю о том, чтобы было удобно. Мне достаточно того, что сама себе нравлюсь. Куртка несколько кричащей расцветки, на первый взгляд кажется грубоватой (может быть, привлечет чье-либо внимание). Она седовато-зеленого цвета, который гармонирует с появившейся в моих волосах сединой. Сколько себя помню, всегда мечтала о пряди седых волос. Она появилась несколько раньше, чем это должно было произойти, и моя первая и единственная мечта сбылась раньше времени. Брюки были молодежного покроя и деликатно намекали на то, что их хозяйка не стремится подчеркнуть свой возраст. Брюки слишком расклешены, и многие бы посчитали это данью моде. Только наиболее проницательный взгляд мог заметить, что у них есть благородное и тайное предназначение — скрыть мои огромные, сорокового размера, туфли, не прибавляющие мне женственности. Голова ничем не покрыта. Мое смуглое лицо с немного раскосыми зелеными глазами и морщинами у большого носа могло вызвать в это время восклицание: «Вы помесь кореянки и рыцаря!» Сказал это тот самый молодой человек, ради которого я пошла на факультет психологии.